Утром просыпаюсь, голова болит, машина под окном, ключей нет. Что такое? Убился искать — нет и всё. А у меня и запасных-то никогда не было. Выхожу на улицу, смотрю: двери у моего «Бронки» открыты, ключи в зажигании. А я закрывал — это я точно помню: когда ключи от квартиры доставал, эти, от машины, мне мешали — карманы узкие. Меня, как током шибануло!
— Ну что, Ткач, — говорю, — хорошая у меня тачка?
Он любил машины, но на моей при жизни ни разу не прокатился. А вот после смерти прокатился, бродяга! Царствие ему Небесное! Да простит Господь прегрешения его!
И Архип перекрестился.
Поднял глаза к Небу, поднял банку с пивом к Небу: «За вас, ребята! За всех!»
И допил до последней капли. Банку бросил к Бурхану.
— Всё, милая, ни слова о покойниках! Поехали, — километров тридцать осталось и пара перевалов. «Там ждет нас ужин и ночлег, я печку растоплю…» Прости, что я расчувствовался. На Байкале со мной всегда такое — наваливаются воспоминания…
— Ничего, — сказала Юленька и прижалась к нему. — Хороший ты.
— Это — вряд ли! Поехали!
Через тридцать минут уже порядком стемнело. Точнее, не стемнело, а так, подернулось мглою вечерней, но ехать было противно, как в заляпанных жиром очках. Архип посмотрел на часы: маленькая стрелка не доходила до верхней точки циферблата два деления, большая — почти дошла, осталось пару раз секундной пробежаться по кругу. Так как на черном циферблате цифр не было, только золотистые тонкие палочки-деления, можно было предположить, что сейчас — без двух минут десять.
— Смотри, — сказал Архип, — сейчас начнется.
— Что начнется?
— Шоу Игоря Кузьмина!
— ….?
— Да ты не на меня смотри, а вперед, а то пропустишь всё!
Юлька посмотрела вперед. Они, как раз спускались с последнего, каменистого перевала перед дорогой, идущей вдоль Малого Моря. Четко, хоть и во мгле, можно было различить справа — блестящую чашу Озера и остров Ольхон, слева — темные горы, резко выступающие на фоне ещё довольно светлого неба, внизу — равнину, поросшую островками низкорослого леса у берега и стоящего сплошным массивом под горами. Как долгий шрам, по середине лежала желтая лента дороги. Куда там смотреть, было непонятно. Вдруг, впереди из середины далекой, темной, мелкой рощи в небо столбом ударил яркий луч и раскрылся зонтом, упершись в низкое облако. Всё, что было под облаком, осветилось и превратилось в сказочный экран — огромный освещенный кусок долины, на котором видны были индейские вигвамы, бредущие куда-то кони, фигурки людей, собак, и корявые вывихи приморских деревьев. Луч сначала был бело-серым, потом он стал рыжим, и картина окрасилась в рыжий теплый цвет. Поменяв цвет на синий, луч превратил долину в холодную картинку, и казалось, как будто, наступила зима. Зеленый цвет прибавил мистики и сатонинства. И снова луч стал белым. Менялся цвет, менялись картинки. Если облако уходило, картинка гасла, оставался только столб света, пронзающий небо до самого космоса. Тогда луч разворачивался и начинал бегать по ближним склонам, освещая тайгу. Чем быстрее он бегал и крутился, тем четче создавалось впечатление целостности: светящийся круг, восьмерки различных диаметров, снова круги. Но набегало другое облако, луч возвращался, и всё вновь текло зонтом на землю. Какие-то нереальные видения, мультики, цветные сны, галлюцинации, — наркомана бы здесь сразу прибило недели на две. А для обычных путников это было — несколько пугающе и сколько маняще.