А ветер правда, посвежел. Море, с утра испятнанное редкими барашками, теперь сплошь покрылось снежно-белыми завитками, исчерчено ровными рядами волн, катящих с веста. Порывы ветра срывают пену с гребней; даже сюда, на вертолетную площадку долетают порции брызг.
Пять баллов согласно визуальной шкале Бофорта, памятной с моей яхтенной молодости. А ветер крепчает, прижимая изувеченные линкоры к коварному мелководью...
- Сергей Борисыч!
Я обернулся. Из двери выглядывал старший лейтенант Бабенко. На физиономии начальника БЧ-4 была написана неприкрытая тревога.
- С «Константина» сообщили: адмирал Нахимов тяжело ранен!
«Вот тебе и упругость временной ткани! Вот тебе, мать его не туда, и Трафальгар! И дернул меня черт забавляться с историческими параллелями...»
III
Севастополь,
база авиаотряда
28 сентября 1854 г.
Реймонд фон Эссен
- Еще одним меньше... - невесело сказал Эссен. - Месяца не прошло, а что от отряда осталось - слезы!
Марченко молчал. При приводнении его «эмка» зарылась носом в волну и скапотировала, поломав правую плоскость. Лейтенант садился последним - кружил над Южной бухтой, ожидая, когда сядут ведомые. Высота волн заметно превышала предельные для гидропланов полметра, так что авиаторы еще легко отделались. Чуть меньше везения - и пришлось бы вылавливать из воды обломки всех трех аппаратов.
- Да заменим мы крыло! - с жаром заявил Кобылин. - Делов на сутки! Вот сейчас прямо и возьмемся. Вы меня, Реймонд Федорыч, знаете - ежели сказал, что управлюсь, значит, так тому и быть!
Эссеновский наблюдатель, прославившийся дебошем в одном из севастопольских трактиров, теперь заведовал ремонтной мастерской. После ранения моториста «девятки» Рубахина, признанного отрядного Левши и кобылинского дружка, летнаб принял его непростое хозяйство. Руки у унтер-офицера были золотыми, с гидропланами он нянчился, как с малыми детьми.
- Ладно, действуй, - милостиво разрешил лейтенант. - Только смотри, я тебя за язык не тянул. Чтоб завтра к пятнадцати ноль-ноль аппарат был готов к пробному вылету. Сам полечу, смотри! А ты, Борис Львович, не стой, в ногах правды нет.
Кобылин торопливо кивнул и вышел. Марченко пододвинул стул, лицо его скривилось от боли, и Эссен заметил, как неловко он держит правую руку.
- Тебе бы врачам показаться, может кость треснула?
- Нет там никакой трещины! - отмахнулся Марченко. - Самый пошлый вывих. Да и к кому обращаться? Пирогов при армии, а остальные - хрен их знает, что тут за коновалы? Фибиха бы сюда! Он хоть и сволочь изрядная, а такую ерундистику вправлял за здорово живешь.