Хуоти из окна долго наблюдал за отцом. С крышей отец уже разделался. Вот вниз полетело и первое бревно. Только снег облаком взметнулся вверх, когда оно упало на землю.
— А весело они шмякаются, — усмехнулся Хуоти и, взяв из-под лавки топор, пошел помогать отцу.
К вечеру они вернулись домой усталые, но в приподнятом настроении, разговаривая о новой избе, которую теперь они уж точно построят. Но этой радости Поавиле хватило ненадолго. Наведавшись в конюшню, он вернулся и сказал дрожащим голосом:
— Придется, видно, прикончить.
Доариэ сразу поняла, о чем говорит муж.
— А как же тогда… Ведь и навоз еще не вывезли…
— У меня рука не поднимется, — хмуро продолжал Поавила. — Хуоти, сходи за Хуотари.
Хёкка-Хуотари чинил невод, когда Хуоти вошел в избу.
— Отец просит тебя прийти… — с трудом выдавил из себя Хуоти. — Мерина надо прикончить.
— Надо же было додуматься, — проворчал Хуотари. — Взял и забил гвоздь в копыто своему коню.
Он отложил в сторону челнок, прицепил к поясу длинный острый нож и пошел к соседу. Хуоти направился было следом, но Иро тихо окликнула его:
— Посидел бы…
Поавила не пошел смотреть, как снимали шкуру с его мерина. Он угрюмо сидел у камелька и беспрерывно курил. Доариэ собиралась поговорить о риге, но… До риги ли теперь, когда такая беда на них свалилась.
Наконец, вернулся Хёкка-Хуотари.
— Получай! — буркнул он, швырнув шкуру мерина на пол у дверей. — За чем пошел, то и нашел.
Поавила молчал. Как же так у него получается? Все время он делает что-то такое, что и сам потом не может в толк взять. Вот, скажем, взломал общинный амбар. Сейчас-то он знает, что надо было делать. А теперь вот с мерином… Да еще соседи посмеиваются.
— Из нее неплохие пьексы получатся, — сказал Хёкка-Хуотари, моя руки под рукомойником. — Надеюсь, не откажешь мне на подошвы?
В избу с какой-то странной ухмылкой вошел Крикку-Карппа. Возвращаясь с погоста, он видел, как Пулька-Поавила рушил ригу, и решил зайти и узнать, что стряслось с Поавилой.
— Видел я, как ты на риге трудился, — с усмешкой сказал он и, обнажив лысую голову, сел рядом с Поавилой у камелька. — Бревна-то не переломались? Небось гнилые уже…
— А зря ты… — Хуотари осуждающе смотрел на Поавилу. — Ни к чему все это. Когда две собаки дерутся из-за кости, она достается третьей.
Поавиле нечего было сказать в свое оправдание и он растерянно молчал. Потом, чтобы прекратить весь этот разговор о риге, спросил у Крикку-Карппы:
— А что там на погосте говорят о руочах?
— Да ходят слухи, будто всыпали им здорово где-то между Подужемьем и Кемью. Откуда-то с моря, из Соловецкого монастыря, что ли, стреляли из пушек.