Ивашка ухмыльнулся и снова уселся в кресло.
— В один прекрасный день попаду в психушку.
— Нет, ты не попадешь, — сказал Прокоп. — Ты станешь заслуженным писателем.
Ивашка весело кивнул.
— Не велика разница. Тебе этого не понять. Вы, экономисты, не способны понимать искусство.
— А искусство надо понимать?
— Ты когда-нибудь играл в футбол? — вместо ответа спросил Даниэль.
— Был вратарем в «Словане». В юношеской команде.
— Надо было тебе там и остаться.
— Ты что-то хотел сказать об искусстве.
— Мне в голову пришло сравнение: писать книгу — все равно что играть в футбол. Хочешь выиграть — соображай, избирай тактику, нападай и защищайся, терпеливо сноси подножки и умей сам бить по ногам. И ты обязательно должен забить гол.
— Не знаю, при чем тут литература.
— Когда садишься писать, перед тобой только чистая бумага, и неважно, есть в голове у тебя идеи или нет. Так и в футболе… неважно, что ты хороший игрок, если хочешь выиграть, сумей это доказать. Понимаешь?
— Нет.
— Я так и знал. Ну так слушай. На футбол ходит кто хочет. И книгу покупает кто хочет. Но только писатель знает, что такое написать книгу. И только футболист знает, каково это бегать за мячом. А вот судить у нас может каждый и о футболе, и о литературе.
— Я знаю, каково бегать за мячом, и знаю, каково писать.
— Ты пишешь не книги, а только статьи.
— Это одно и то же.
— Как же одно и то же?
Прокоп встал с кресла и сверху смотрел на узкое продолговатое лицо Ивашки.
— Мне видится определенная взаимосвязь между работой наших отделов. Послушай… Вы публикуете критический материал о книге, о премьере, о какой-нибудь постановке. Скажем, это плохая книга или плохая постановка. Критика в наших газетах прямиком говорит: «Это плохо!» Она говорит об этом четко, деловито и сурово. Не так ли?
— Время от времени.
— Люди привыкают к критике. Они привыкают к критической атмосфере, привыкают к тому, что критика является составной частью нормального диалога, что вещи называются своими именами без всяких там розовых слюней и оптимистической лжи.
Прокоп с минуту молча стоял и смотрел на сидящего перед ним Даниэля. Потом продолжал:
— Если читатели привыкнут к тому, что мы можем критиковать культуру, они научатся понимать критику по вопросам экономики и в общественных делах. Критика станет частью журналистской работы, а не ее исключением. Перестанут бешено звонить телефоны, перестанут стучать кулаком по столу.
— У тебя достаточно наивное представление о литературе, — бросил Ивашка. — Переоцениваешь наши возможности.
— Ты уверен?
— Мы же не всегда можем говорить то, что думаем. Нам приходится осторожно взвешивать каждую фразу. За каждым художественным произведением — огромный труд, нельзя просто так сбросить его со стола в корзину… Иногда приходится говорить только полуправду, а иногда лишь ее треть. А иной раз больше скажешь, если промолчишь. Смотри, — Ивашка подал Прокопу какую-то рукопись, — вот это как раз такая критическая статья, о которой ты говорил. Деловая, ясная, суровая и правильная. Поэт издал плохой сборник стихов. Не получилось. Не всегда получается. Художник имеет право на творческие ошибки. И критик написал об этом, это отлично написанный критический материал. Я согласен с ним от первой до последней строчки. Но мы его не опубликуем!