нельзя от него укрыться, спастись; придется понять, придется расстаться со своими заботами, со сво-
ей усталостью и болью — вот оно, вошло в его жизнь. Началось!
Заставив себя прочесть письмо, позволив себе, наконец, вникнуть в его смысл, Николай Ан-
дреевич мгновенно, как раньше, все понял: «Французы в Витебске, через четыре перехода они могут
быть у Смоленска; может, они уже там...» Через четыре перехода! Так думает не бессильный ста-
рик, это генерал-аншеф Болконский проснулся в нем, военный человек, привыкнувший мерять рас-
стояние переходами войск, и на мгновение он увидел себя молодым, «ему представился Дунай, свет-
лый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины, бо-
дрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина...» И все страсти прежних лет проснулись в
нем на мгновенье, но все это было, и было так давно, и ушло. «Ах, скорее, скорее вернуться к тому
времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Война пришла в жизнь молодых и сломала эту жизнь: она убьет князя Андрея; она лиши-
ла Соню счастья, потому что эта война отнимет у нее Николая; она убьет Петю — мальчика Петю,
еще не начавшего жить, но и у старика она отняла право умереть спокойно. Война ограбила всех.
4. КУПЕЦ ФЕРАПОНТОВ
Князь Николай Андреевич Болконский, отправляя в Смоленск своего управляющего Алпатыча,
дал ему только обычные хозяйственные поручения. Но княжна Марья, по совету Десаля, послала с
Алпатычем письмо к губернатору «с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, кото-
рой подвергаются Лысые Горы».
И вот Яков Алпатыч собирается в путь, «провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе
(княжеский подарок), с палкой, так же как князь...»
Всякий раз, как на страницах «Войны и мира» появляется Алпатыч, он произносит имя князя
Болконского, «гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху», — этим жестом он подчеркивает
значительность своего хозяина. Вся жизнь Алпатыча — отражение жизни старого князя. Соби раясь
в дорогу, он точно так же, как князь, отстраняет своих родственниц:
«— Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! — пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно
так, как говорил князь, и сел в кибиточку».
Мы уже видели, что Толстой почти никогда не описывает войну от себя, своими глазами. Мы
видели битвы глазами Николая Ростова и Андрея Болконского, мы увидим Бородино глазами Пьера —
так и теперь мы подъезжаем к Смоленску, под которым уже стоят французы, вместе с Алпатычем.
Он волей-неволей выслушивает купца Ферапонтова, у которого всегда останавливается в Смо-