ленске. На сообщение, что «все француза боятся», Алпатыч отвечает, как князь: «Бабьи толки, ба-
бьи толки!» Его волнует одно: погода хорошая, упускается «дорогой день для уборки хлеба».
Купец Ферапонтов только один раз появится на страницах романа, но то, что с ним произой-
дет, поможет нам понять Наташу, и Андрея, и Петю, и всех людей, которые вчера жили в мире, а
сегодня живут на войне.
Владелец дома, постоялого двора и мучной лавки, «толстый, черный, красный сорокалетний
мужик с толстыми губами, с толстой шишкой-носом, такими же шишками над черными, нахмуренными
бровями и толстым брюхом» — таков Ферапонтов. Не правда ли, мало симпатичный мужчина? Толстой
нарочно рисует его таким: не живот у него, а «брюхо», не нос, а шишка; в трех строчках четыре
раза повторено слово «толстый»; сам он «черный, красный», и первые же его слова — о деньгах:
«Мужики по три рубля с подводы просят — креста на них нет!» Жена умоляет его уехать из Смолен-
ска: «Не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал; что, говорит, мы-то?» — Фе-
рапонтов не хочет ехать ни за что, не хочет оставить добро, он избил жену за ее просьбы: «Так бил,
так волочил!»
Единственное, что интересует Ферапонтова: как бы не заплатить по семь рублей за подводу
(вчера было по три, сегодня уже по семь!); его мучит зависть к купцу Селива нову, выгодно про-
давшему муку в армию.
70
И вот Алпатыч выезжает с ферапонтовского двора. «Вдруг послышался странный звук
дальнего свиста и удара, и вслед затем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой за-
дрожали стекла».
Это было начало. «С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падав-
ших в городе». Если бы мы видели все это глазами князя Андрея или его отца, мы бы сразу поня-
ли, что началось бомбардирование города из множества орудий. Но за нас смотрит Алпатыч, и он
ничего не понимает; вокруг него людям только любопытно, даже весело — до той самой секунды,
когда «засвистело что-то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстре-
лило что-то и застлало дымом улицу». Так увидели Алпатыч и женщины, стоявшие в воротах. Но это
что-то, похожее на птичку, раздробило бедро любопытной кухарке — тогда только люди поняли, что
происходит.
Уже идут по улице русские солдаты, оставляющие город; уже офицер кричит Алпатычу:
«Сдают город, уезжайте, уезжайте!» — ив это время в лавку Ферапонтова врывается несколько
солдат. Они «с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же