время... в лавку вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что-то, но вдруг остановил-
ся и, схватившись за волосы, захохотал рыдающим хохотом.
—
Тащи все, ребята! Не доставайся дьяволам! — закричал он, сам хватая мешки и вы-
кидывая их на улицу...
—
Решилась! Расея! — крикнул он. — Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась... — Фе-
рапонтов побежал на двор».
Он остался тот же — черный, красный, с толстым брюхом, хитрый купец, умеющий из всего
извлекать выгоду. Но в его крике: «Не доставайся дьяволам!», в его рыдающем хохоте: «Сам запа-
лю» — будущий пожар Москвы и погибель Наполеона, потому что настал миг, когда купец Ферапонтов
думает не о деньгах и товарах, а о России.
Может, он и не думает о ней, но чувствует за нее — так, как чувствуют в этот час все.
Уже горят дома и лавки, подожженные такими же хозяевами, как Ферапонтов, и люди несут
«из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна», чтобы зажечь еще что-то, чтобы не доста-
лось французам.
Не может в эту минуту произойти ничего удивительного: даже то, что Алпатыча вдруг окли -
кает князь Андреи, освещенный пламенем пожара, — даже это не странно: здесь должен быть
князь Андрей, «в плаще, верхом на вороной лошади», с бледным и изнуренным лицом; он должен
вот так, «приподняв колено... писать карандашом» записку отцу. Все сметено, война идет по Смолен-
ску, и только один человек остается неизменным в этом безумном, полыхающем мире.
«— Вы полковник? — кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Ан-
дрею голосом. — В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы от-
ветите, — кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных
войск первой армии...»
От этого «помощника начальника штаба левого фланга» душу переворачивает. Ничего, ни-
чего он так и не понял, как не понял и его друг Друбецкой; у Берга в этой войне «место весьма
приятное и на виду»; он не понимает, зачем зажигают дома; где ему — чистому и розовому — до
толстого, красного, черного Ферапонтова!
А князь Андрей, который семь лет назад кричал на Жеркова за глупые шутки, сегодня не кричит
на Берга: он его не замечает, не слышит.
«— Урруру! — вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от
сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измучен-
ные лица людей, стоявших вокруг пожара...
— Это сам хозяин, — послышались голоса».
Князь Андрей — с ними, с этими людьми, сжигающим» свой хлеб, с купцом Ферапонтовым,
и нет ему дела до Берга; забота у него — Россия.