кренне неискренняя Жюли, каждое слово которой как будто продиктовано Анной Павловной Шерер
и проверено княгиней Друбецкой, и чистая, умная, естественная в каждом слове княжна Марья.
«Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе,
что половина моего существования и моего счастия в вас, что... сердца наши соединены неразрывными
узами... я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со
времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на
голубом диване, на диване «признаний»?»
Так начинает свое письмо Жюли — и невольно вспоминаются слова старого князя: «боюсь,
много вздору пишете...» Мы ведь видели Жюли, видели ее кокетство, ее улыбки, и никакой грусти в
ней не было заметно...
Княжна Марья принимает каждое слово подруги всерьез, за чистую монету, но в ответе ее —
при том, что он написан почти теми же словами, что письмо Жюли, — в ответе ее виден совсем дру-
гой человек.
Прежде всего, она утешает. Утешает бедняжку Жюли, жестоко страдающую в разлуке с ней:
«Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, — я, лишенная всех
тех, кто мне дорог? Ах если бы не было у нас утешения религии, жизнь была бы очень
печальна...»
В ее письме все — правда. Некрасивая (Толстой много раз подчеркнет: некрасивая, даже
жалкая!) одинокая девушка заперта в деревне с глупой француженкой и деспотичным, хотя и лю-
бящим отцом, — но о н а жалеет и утешает Жюли; она выстроила свой душевный замок, строгий и
чистый; ее религия — не пустые речи Анны Павловны Шерер о боге, который поможет праведнику
Александру I победить злодея Наполеона; ее религия вызывает уважение, потому что бог княжны
Марьи — это прежде всего справедливость, ее вера — эта прежде всего требовательность к себе:
всем другим она прощает слабости, а себе — никогда.
В письме Жюли есть два сообщения, очень важные для обеих подруг: одно — о предполагае-
мом сватовстве Анатоля Курагина к княжне Марье, и другое — длинное, туманное в нежное — о
«молодой Николае Ростове», ибо, по мнению Жюли, между нею и Николаем были отношения, слу-
жившие «одною из самых сладостных отрад» ее «бедного сердца, которое уже так много страда-
ло».
И ведь сама верит, бедняжка, тому, что пишет! Николай, польщенный вниманием Жюли и не ме-
нее польщенный ревностью Сони, действительно улыбался в ответ на призывные улыбки Жюли, а она
вырастала в своем воображении «столь поэтические и столь частые отношения...» Не торопитесь