Таким он и стоит перед Багратионом в тесной избе, где собралось все начальство; на бедного
капитана устремлено столько глаз — немудрено, что он споткнулся о древко взятого сегодня фран-
цузского знамени и вызвал смех, причем «громче всех слышался голос Жеркова».
Читать эту сцену горько, и стыдно, и страшно: почему же так? Почему трус Жерков сидит здесь
и смеется громче всех, а герой Тушин, дрожа, стоит перед Багратионом, едва имея силы выгово-
рить: «Не знаю... ваше сиятельство... людей не было, ваше сиятельство».
Невольно вспоминается еще один герой Шенграбенского сражения, знакомый нам со смотра
в Браунау. Здесь он появился в ту самую минуту, когда солдаты поддались панике и побежали...
«Все казалось потеряно. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой
причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была
рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атако-
вала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и
пьяною решительностью, с одной шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опо-
мниться, побросали оружие и побежали». (Курсив мой. — Н. Д.)
Только благодаря Тимохину русские имели время опомниться: «Бегущие возвратились, бата-
льоны собрались...»
Так вел себя в бою тот самый Тимохин, который на смотре в Браунау «все больше и больше
прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасе-
ние».
29
Так что же такое мужество, если храбрец, которого еще с Измаила запомнил Кутузов, оста-
ваясь храбрецом в бою, вытягивается перед начальством, дрожа от страха, и капитан Тушин, не думав-
ший об опасности под вражескими ядрами, теряет дар речи, стоя перед Багратионом?
Мужество разнообразно. И есть немало людей, безудержно храбрых в бою, теряющих свою
храбрость в будничной жизни. Их поведение не всегда можно назвать трусостью; тут другое. На поле
боя человек з н а е т , как он должен себя вести и что от него требуется. В обычной жизни случается
иное: именно то, что человек должен сделать, повинуясь своей совести, может вызвать недовольство
других людей.
Вот чье мужество в бою и в штабе одинаково — это князь Андрей. Он и здесь может прика-
зать себе: «Я не могу бояться»; он одно знает: как отступить в бою, так и промолчать перед началь-
ством — значит унизить свое человеческое достоинство, потому и заступается за Тушина.
«— Вот спасибо, выручил, голубчик, — сказал ему Тушин», и князю Андрею стало