слаждение в эту минуту».
Французские пушки представляются ему трубками, снаряды — мячиками, французы — мура-
вьями; свою большую пушку он называет Матвеевной, а самого себя он видит «огромного роста, мощ-
ным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра».
Так что же такое героизм и что это значит: мужество, если героем оказывается маленький,
пугливый, слабый человек, только воображающий себя сильным мужчиной?
Толстой прошел осаду Севастополя и знал войну. Он знал: те лгут, кто говорит, что ничего
не боится. Боятся все, но не все умеют победить свой страх, а мужество в том и заключается, чтобы,
вздрагивая от выстрелов, не бежать оттуда, где опасно, но делать свое дело.
Всегда очень обидно читать, как накидывается на Тушина штаб-офицер, добравшийся, нако-
нец, до него с приказом отступать: «Что вы, с ума сошли?..» Не потому обидно, что он кричит на
Тушина, а потому, что Тушин пугается его и не может победить этого своего страха.
«— Ну, за что они меня?.. — думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
— Я— ничего... — проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. — Я...»
К счастью, в это время близко пролетело ядро, штаб-офицер поворотил лошадь и поскакал
прочь, а вместо него приехал князь Андрей. «Он передал приказание и не уехал
с батареи».
Тушин вздрагивает от выстрелов — и делает свое дело. Князь Андрей тоже «почувствовал, как
нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его.
«Я не могу бояться», — подумал он и медленно слез с лошади между орудиями». (Курсив мой. —
Они очень разные, Тушин и князь Болконский. В мирной жизни между ними нет ничего общего,
и гордый князь, может быть, не снизошел бы до разговора с артиллерийским капитаном, да и негде
было бы им встретиться. Но здесь, сведенные вместе войной, они молча делают свое дело: «Оба
были так заняты, что, казалось, и не видели друг друга». Здесь они похожи тем главным, чего тре-
бует война от человека, осознанной князем Андреем и не осознанной Тушиным мыслью: «Я не
могу бояться», умением победить свой страх.
И Тушин чувствует это единство. Когда все кончилось и князь Андрей протянул ему руку,
Тушин говорит те же слова, какие сказал бы своему фельдфебелю Захарченко.
«— До свидания, голубчик, — сказал Тушин, — милая душа! прощайте, голубчик, — сказал
Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза».
Слезы эти понятны. Кончился взлет страшного напряжения, кончился е г о Тулон, больше не
нужно быть героем, и он опять превратился в маленького робкого человека.