Вальс в четыре руки (Тараканов, Абгарян) - страница 2

Невзирая на солидный возраст, всегда красиво причесанная, стройная, подтянутая бабушка Оша не признавала платков, вязаных кофт, шлепанцев и капотов. Она вставала рано утром, обтиралась холодной водой, называя это институтской привычкой, и только потом разжигала щепками маленькую железную печку и ставила чайник.

Иногда бабушка вынимала картонную коробку из-под обуви и доставала из нее старинные фотографии. Военные на них были, но не те, каких мне тогда хотелось увидеть. Все они, говорила бабушка, умерли задолго до революции, а потому героями быть не могли. Но прекрасные дамы с талиями-рюмочками и нежные девушки в длинных пышных платьях, с высокими прическами и цветочными корзинками в руках не могли не волновать мое воображение. Девочке нищих послевоенных лет они казались сказочными принцессами. А для бабушки это были любимые лица давно потерянных родных. Каждая фотография вызывала у нее целую череду воспоминаний. Загадочные принцессы оказывались подругами или сестрами бабушки, а дама в закрытом шелковом платье, с бриллиантами в ушах — их матерью.

Теряя ощущение реальности, я подолгу слушала о мазурках и менуэтах на балах-маскарадах в Николаевском институте благородных девиц. В учебном заведении с таким странным и непонятным для меня названием бабушка провела восемь лет. Находилось оно в Оренбурге, вдали от Нового Маргелана. Сначала нужно было ехать на тарантасе по степи до Каспийского моря, останавливаясь на ночлег в киргизских юртах. В Красноводске пересаживались на пароход и только на другом берегу Каспия достигали железной дороги. Правда, ближе к институтскому выпуску семья переехала в Самарканд, куда уже была проведена железная дорога, и время пути значительно сократилось, но все равно детей привозили домой лишь на летние каникулы. Долгая разлука с родными переносилась очень тяжело, но в Новом Маргелане в ту пору дать приличное образование было негде.

Вместе с бабушкой в институте учились ее приятельницы. Так бабушка Оша называла пожилых дам, живших, подобно ей, в тесных маленьких комнатках ташкентских одноэтажных особняков, превращенных после революции в жактовские коммуналки. Я была с ними знакома. На фотографиях я с трудом узнавала в прекрасных благородных девицах чистеньких учительниц-пенсионерок в темных скромных платьях с белыми кружевными воротничками и с такими же белоснежными волосами.

После революции кто только не высмеивал институток: комсомольские и партийные деятели, советские писатели и журналисты — все старались представить их «кисейными барышнями», глупыми и легкомысленными.