А.Солженицын все расставил по своим местам в самом начале “Архипелага ГУЛАГ”: “Когда… бранят произвол культа, то упираются все снова и снова в настрявшие 37-й-38-й годы. И так это начинает запоминаться, как будто ни ДО не сажали, ни ПОСЛЕ, а только вот в 37-ом-38-м”.
Между тем, “поток” 37-го-38-го ни единственным не был, ни даже главным”. “ДО него был поток 29-го- З0го годов, с добрую Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллиончиков пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе). Но мужики – народ бессловесный, бесписьменный, ни жалоб не написали, ни мемуаров”. “И ПОСЛЕ был поток 44-го-46-го годов, с добрый Енисей: гнали… целые нации и еще миллионы и миллионы – побывавших в плену… Но и в этом потоке народ был больше простой и мемуаров не написал”.
“А поток 37-го года прихватил и понес на Архипелаг также и людей с положением, людей с партийным прошлым, людей с образованием… и сколькие с пером! – и все теперь вместе пишут, говорят, вспоминают: тридцать седьмой! Волга народного горя!”
Это прозвучит парадоксом, но можно сказать, что 1937 год начался в 1934, когда в нехороший, если верить числовой символике, день 26 января в Москве открылся ХVII съезд ВКП(б). Официальная партийная история гордо окрестила его “съездом победителей”, хотя ему больше подошло бы другое название – “съезд будущих жертву”, а его участники вполне могли бы носить значки с буквами БЖ, как это делали персонажи пьесы Сартра “Некрасов” (в русском переводе – “Только правда”). В самом деле: из 139 избранных этим съездом членов и кандидатов в члены ЦК 98 не дожили до следующего съезда, состоявшегося через пять лет, а из 1966 делегатов съезда жертвой пали в борьбе роковой за этот же период 1108.
Что же, собственно, случилось? Что произошло?
Одни видят в событиях тех лет только бессмысленную кровавую бойню, суть которой совершенно иррациональна и сводится разве что к завету Шигалева; “Нужна и судорога.., раз в тридцать лет… все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно, чтобы не было скучно”. Такое объяснение и страшно, и удобно, поскольку избавляет от необходимости осмысливать что-то самому и позволяет ограничиться эффектной цитатой из Достоевского.
Другие сводят все дело к борьбе Сталина за установление режима неограниченной личной власти, ради достижения которой он и осуществил разгром партии и, прежде всего, ее руководящего аппарата, точно так же, как 30 лет спустя это проделал его достойный ученик и продолжатель Мао Цзедун. В этом объяснении есть доля истины, но не более, чем доля, и отнюдь не преобладающая. Остается неясным, почему верх одержала именно эта сторона, а не другая.