— Где такое написано? Ты не у себя в Средней Азии. Ты тут один, нас много. Мы решаем, кем быть мальчику.
Терентий вышел на крыльцо, сел на ступеньку, раскурил трубку. Седое облако дыма отпугивало мошкару, клубившуюся над их головами.
Ненец смотрел на тайгу, стеной возвышавшуюся рядом с зимовьем, на голубое небо и длинные полосы облаков, начинавшие розоветь в лучах закатного солнца.
— Хорошо тут, — проговорил он задумчиво, — а в тундре лучше, простора больше.
Ахмад сел рядом с ним, ладонью разогнал табачный дым.
— Ты не уходи от разговора. Я хочу видеть сына.
— Увидишь когда-нибудь, — отозвался Терентий. — Ты не кипятись, а лучше подумай. Вот ты говоришь, хочешь воспитывать сына. Здесь? Чему ты его научишь? Зимовье чинить, грибы собирать? Ты один, как волк, и сына таким сделаешь. Дети растут быстро, скоро в школу надо будет. Где тут школа? Сам учить будешь? Только чему?
Ахмад слушал, опустив голову. Хотелось возразить Терентию, но нужных доводов не находилось. Была правота в словах ненца.
— Молчишь? — проговорил Терентий. — И хорошо делаешь. Слова, как табачный дым, подул ветер и унес его.
— И что же будет? — глухо проговорил Ахмад.
— Я уже сказал, подрастет мальчишка, приведем, посмотришь.
— Как же я теперь жить буду? — глубокая тоска прозвучала в его словах.
Терентий сочувственно посмотрел на него.
— Как жил до этого, так и продолжай жить. Ты — мужчина, тебе раскисать ни к чему.
Через два дня ненцы ушли, а Ахмад Расулов остался наедине со своими раздумьями. Ясно, что сын многое взял от матери: и широкое лицо, и смуглость, и раскосые глаза. А что он взял от него, истаравшанского таджика? Даже имя и то чужое. Больно было от сознания всего этого Ахмаду. Какая-то половинчатость в его судьбе. Вырвался на свободу и приобрел одиночество, полюбил Варвару и остался без нее, родился сын, но увидит ли он его когда-либо… Только тайга дана ему в собственность, вот уж кто не изменит и не оставит… И Ахмад горько усмехнулся, подумав это.
Он ждал прихода Варвары с ребенком постоянно, ежедневно. Это превратилось у него в какое-то наваждение. Вот придет ранней весной, нет, летом, а, может быть, осенью, чтобы зиму скоротать вместе с ним? Но проходили весна, лето, осень, и никаких вестей не было от его новой семьи. Так прошли пять весен, лет, осеней…
На этот раз Терентий пришел один. Он заметно постарел, лицо его стало морщинистым, сгорбился, волоски на месте усов и бороды побелели.
— Сдал ты, Терентий, — покачал головой Ахмад.
— Да и ты не молодеешь, доктор, — отозвался в тон ему ненец.
Снова, как и пять лет назад, уселись на крыльце, снова Терентий раскурил трубку, отгоняя едким дымом надоедливую мошкару. Как будто и не было этих прожитых лет…