Ночной дозор (Опперман) - страница 25

с ней мужчины скользили, от страсти в поту.

Дни чередой веселой бежали,

выбирала и вещи она, и мужчин,

за нее чуть не семеро нож обнажали,

и - спаси ее Бог! - удавился один.

Под вечер приходят они, оборванки,

потому что все еще жить должны,

покупают подгнившие тыквы-горлянки

и капусты привядшие кочаны.

ВОСКРЕСЕНЬЕ РЕБЕНКА

Папа, мама, братик и я

редьки надергали возле ручья.

Всю ее скушали, сидя на травке.

Братик еще попросил добавки.

Потом мы в сарай пошли прямиком,

там было соседей набито битком.

Там, в духоте, была охота

кому-то читать по книжке кого-то.

Швыряют камнями в ягненка, смотри,

белого, будто редька внутри.

ПРИБРЕЖНЫЕ ЗАРОСЛИ БАМБУКА

Клонится ствол ко стволу:

поклон за поклоном.

Корни уходят во мглу

в иле придонном.

Жест: обнять, оберечь,

вырвать из бездны.

Но и молитва и речь

здесь бесполезны.

Тела погибают вразброс

тленья ли ради?

Лишь колышутся темных волос

влажные пряди.

Движенья стволов по-людски

неторопливы.

Здесь властвуют вечной тоски

приливы, отливы.

УТЕС ДЛЯ СОСНЫ

Утес помаленьку растет:

пока подрастет на вершок,

даже высокие дюны

рассыпаются в порошок.

И сосна, конечно, растет:

что ни год - поколенья певцов

пернатых выводят в округе

желторотых, новых птенцов.

Одно другому вослед:

сосна вырастает в сосну

если вырос утес в утес,

у него же - выбора нет,

он растет миллионы лет.

СТАРЫЙ ПОЭТ

Нет, в моем водоеме покуда не сухо.

След потерян? Ну что ж, на старуху проруха.

Я по правилу нынче живу одному,

по единым законам для зренья и слуха.

Нет, еще не погас огонек фитиля,

яд в котле закипает, шипя и бурля,

но один только вихрь из котла вылетает,

и дурманит меня, что ни день, конопля.

И тогда восстает в наркотической хмари

то, что юным невидимо: лето в разгаре...

Антилопа и птица... дрожащий мираж

над страницей белее песков Калахари.

НА СМЕРТЬ РОЯ КЭМПБЕЛЛА

И я услышал трубу:

мир отворил загородки

и белой звездой у меня на лбу

гласом железной глотки

бросил вызов и начал борьбу.

Соленый запах смерти таков,

что липнет, грохочет во мне и растет,

чувства выходят из берегов,

молния радуги - я вперед

выбрасываю острия рогов.

Вы ревете: "Еще быка!"

и скоро вашим запахом пресным

осквернятся мои бока,

и громом небесным

разорвет облака.

В золото с черным одетый,

тащит меня матадор

в бурю кипящего света,

и, выставленный на позор,

вижу бабочку алой мулеты.

Пикадоры-москиты... нет,

не достать мне врагов,

и в глазах - от боли - букет

бронзовых лепестков,

и трещит, ломаясь, хребет.

Два черных вихря в туче песка,

плащи развернув, как крылья,

издалека

четыре стальных бандерильи