– Думаю, все. Сколько?
– Везли 38, довезли 36, товарищ лейтенант. Это включая Серого.
– Кого?
– Серого. Сергея. Вы не видели разве?
Николай огляделся еще раз: да, одного из его людей не хватало. Он не помнил его лицо – все сливалось. В паре километров впереди над деревьями приподнялось не сильно изящное тело транспортного вертолета. Старый «Ми-8» наклонился вперед и заскользил в считаных метрах над кронами, то и дело гроздьями отстреливая тепловые ловушки. Часть потока раненых пустили не на бригаду, а сразу дальше. Сосудистые, проникающие, тяжелые ожоговые.
– Пошли помогать?
Карпов едва обернулся от своего места на вошедших, повел носом под маской. Его медсестра сверкнула глазами, и отчетливо матюгнулась. Николай понял, снял с плеча автомат и аккуратно положил его на землю с краю палатки, где не стоял ни один из колесных столиков. Сверху поставил шлем, с хрустом отодрал липучки бронежилета и уронил его туда же, уже не глядя. Один из санитаров накинул белый халат прямо поверх его куртки, забежал за спину и завязал тесемки. Бросился к столику, вытянул красно-белую стерильную упаковку перчаток.
– Размер руки средний?
– Да. Давайте, кого мне?
– Антоныч!
Старший из санитаров втащил в палатку раненого, усадил. Тот был уже под промедолом: в сознании, но не понимающий ничего. Работая изогнутыми ножницами, санитар ловко срезал одежду, открыв окровавленный бок. Раненый дернулся, и тут же успокоился: вроде бы даже глаза сфокусировались. Работа… Нормально.
Закончили они к часу ночи, уже при освещении. Освещение было не чета тому, что он имел в Кронштадте. Мощный генератор, подающий питание к двум бестеневым лампам и отсосу. На этот Николай сперва искоса вылупился: отсос оказался отечественного производства, он сто лет таких не видел.
– Молодцы.
Голос у медсестры был хриплый, как у алкоголички. Лицо тоже было похоже, как оказалось, когда она сняла маску.
– Оба молодцы, лейтенанты. Можете. С почином.
– Спасибо…
У Карпова голос вышел ровно таким же. И у Николая: он тоже был не рыжий. Во рту будто кошки коллективно срали, в животе царапало и крутило. Возможно, он по-настоящему траванулся всем этим запахом и дымом, так того было много.
– Отдыхать?
– Да щас… Формы…
Николай вслух хмыкнул, сам удивившись тому, что на это остались силы. У него тоже были формы к заполнению, но вшестеро меньше. Вот плюсы от того, что ты к своим годам не дослужился даже до командира взвода. У кадровых это вызывает смех, но тебя утешают вот такие мелочи.
И вот так это началось. Постепенно он узнал то, из чего состоит настоящая война. Начал ориентироваться в тех звуках, которые доносились до медицинского взвода с поля разворачивающегося впереди боя. Начал понимать, как мало минут нужно для того, чтобы мучительнейшей смертью погибло так много здоровых людей. Чтобы из мимолетной перестрелки, из стычки двух мобильных групп либо мобильной группы и заслона, вдруг одним скачком родился самый настоящий общевойсковой бой. В котором участвуют многие тысячи человек, и по полсотни танков, и десяток артиллерийских и ракетных батарей с каждой стороны. Начал понимать смысл странно звучащей фразы: «Хорошо, что я не танкист». Перестал делать ошибки, которые делал вначале. В том числе главную: оказание раненым помощи собственными руками в те минуты, когда твои люди ждут командирского решения. От которого зависит, как быстро получат ту же самую помощь еще человек десять. Перестал провожать взглядом ползущие высоко в небе самолеты, если они звучали как свои. Начал принимать как должное то, что десяток километров пространства, приходящегося на промежуток между двумя совершенно неизвестными ему поселками означает десятки, а иногда и сотни раненых и сколько-то убитых. Но эти километры совершенно точно стоят того – даже если вероятность быть раненым, искалеченным или убитым самому далеко не равна нулю. Начал осознавать, что так и не понимает в войне ничего.