Передышек между боями практически не было, о переформировании рассказывали бы друг другу байки, но на самом деле уже через несколько дней они все почти перестали говорить между собой. Усталость стала сначала тяжелой, потом с трудом переносимой, потом не переносимой вообще. Встающих в строй местных мужиков, и парней, и девчонок даже уже почти не обмундировывали: наскоро вооружали или довооружали и бросали в бой, в чем те были. Часто Николай видел на раненых бронежилеты поверх гражданских курток и ватников. Боевая сколоченность была уже почти никакой, но многие новички имели боевой опыт – причем вовсе не менее серьезный, чем его собственный. Что еще? Сплошная пелена облаков и непрерывный дождь с порывистым ветром ограничивали действия вертолетов и тактической авиации в целом. А они не знали, хорошо это или плохо: в небе рубка сейчас шла вроде бы почти на равных. Снова стало плохо с продуктами, но они все старались считать это мелочью. Теряющие и теряющие бойцов и технику батальоны давили на запад и северо-запад, окропляя каждый пройденный километр своей кровью. Поток пополнения уже не справлялся, в ротах оставалось по три-четыре десятка активных штыков на нескольких избитых боевых машинах, но цель была совсем рядом.
К 13 ноября, когда на землю лег первый снег, их 32-я отдельная мотострелковая бригада сбила последний из заслонов и прорвалась к Усть-Лужскому порту, одновременно силами одного из своих батальонов перехватив рокадную дорогу 41К-109 в районе Ханике. Практически в те же самые часы 23-я гвардейская отдельная мотострелковая бригада ликвидировала остатки усиленной батальонной боевой группы из состава 17-й Великопольской механизированной бригады. Успешно прикрывавшей – и успешно прикрывшей, – отход 11-й польской Любуской дивизии бронетанковой кавалерии на восток, к эстонской границе, и доставившей столько проблем всей 1-й Армии. Прижатая к болотам у восточного отрога Нарвского водохранилища боевая группа не без оснований рассчитывала на эвакуацию личного состава водным путем, но не сложилось. На этом русское наступление на севере выдохлось окончательно.
Николай очень надеялся, что судьба развернет его к родному городу: пусть после смены, переформировки, отдыха, чего угодно. Нет. Петербург остался северо-восточнее: бригады обошли его по широкой дуге, и с невысокой лейтенантской колокольни можно было только гадать – какой в этом есть особенный военный смысл. Ровно так же до сих пор не была взята Москва. Две армии, более известные как 1-я Новая и 2-я Новая, чем просто как 1-я и 2-я, давно замкнули кольцо окружения и уже довольно сильно продвинулись к западу. Однако и Москву, и довольно значительную часть Московской области оккупанты до сих пор удерживали за собой. Тактическая обстановка в какой-то степени напоминала классический «слоеный пирог», потому что войск у обеих сторон было довольно мало, и сплошной линии фронта так и не возникло. Каждая из бригад и каждый из батальонов могли находиться в полуокружении, и при этом действовать довольно активно. Стратегическое же значение окружения крупной вражеской группировки в четырехугольнике Клин – Серпухов – Воскресенск – Краснозаводск было очевидным. Попытки деблокады явно имели место – так, в сводках сначала упомянули об освобождении Волоколамска, потом о том, что его пришлось оставить «после напряженных боев», и только неделю спустя опять сказали, что этот город «удалось повторно освободить». Любитель прикладной семантики Ляхин решил, что слово «удалось» имеет большой смысл – успех явно дался нелегко. Впрочем, легко в эти дни не давалось вообще ничего. Однако в сводках мелькали названия городов и городков, располагающихся много западнее Москвы, между Москвой и Петербургом, между Москвой и Воронежем. Это вдохновляло.