Надень платьице, в котором в церковь ходишь, оно и скромное и красит тебя чрезвычайно!
– Это блеклое, нелепое платье! Я его ненавижу! – Олины глаза опять оказались на мокром месте.
– Если ты снова вздумаешь реветь, мы не пойдем никуда, а госпоже Горской я принужден буду заявить, что моя дочь оказалась глупой и капризной барышней! – решительно заявил отец.
Оля все же поплакала тихонько в своей комнате, совсем чуть-чуть, чтобы глаза не покраснели. Через полчаса она снова предстала перед строгим судьей. На сей раз это была милая Оля, прелестная, естественная, в шелковом кремовом платье, вовсе не таком уж и блеклом. В свое время она сама выбирала его в модном магазине и считала его очаровательным. Волосы аккуратно заколоты черепаховыми шпильками вокруг затылка, образуя пушистую корону. На стройных ножках шелковые светлые чулочки и изящные туфельки из тонкой кожи. Доктор оглядел дочь с ног до головы, и они отправились с визитом.
Мироновы нервничали, стоя перед массивной дверью с начищенной медной ручкой и фигурной кнопкой электрического звонка. Оля боролась со смущением и робостью, Николай Алексеевич волновался за дочь. Шутка ли, предстать перед такими знаменитостями! Миловидная горничная распахнула дверь, и гости оказались в просторной прихожей. Оля на секунду зажмурилась. Сейчас ее грезы станут явью.
Она сделала несколько шажков и замерла.
Из глубины квартиры доносились звуки рояля, и приятный женский голос выводил популярный романс.
– Барыня-с! – пояснила горничная на вопросительные взоры. – Пожалуйте, вас дожидаются!
Оля, следуя за горничной, с нескрываемым любопытством оглядывала комнаты.
Да, да, именно так она и представляла себе квартиру Извековых по рассказам отца.
Роскошь, но не грубая, вычурная, а тонкая, на ценителя. Роскошь прекрасного вкуса, продуманного комфорта, с расчетом не только на собственное бытие, но и предвзятый посторонний взор. Сценические подмостки в собственной спальне и столовой. Гостиная оказалась обширной и вся залита электрическим светом. Переливы хрустальной люстры под лепным потолком заставили Миронову ахнуть про себя. Ее огни отражались в натертом до зеркального блеска наборном паркете. Мебель мастерской Гамбса была расставлена таким образом, чтобы образовывать отдельные уголки, удобные для общения разных групп гостей. Высокие окна украшались богатыми шторами, собранными в сложные затейливые складки. Меж окон красовался «беккеровский» рояль, упираясь в пол львиными лапами. На полу в углу, на. столиках и этажерках в изобилии благоухали многочисленные вазы и корзины с цветами. От живого великолепия, нежного. аромата, ярких лент и оберточной бумаги у девушки закружилась голова. Сидевшая за роялем хозяйка поднялась навстречу гостям: