Когда нас наконец извлекли из лифта, на часах было четыре. Я с ужасом думала о маме. Обычно, вернувшись из школы, я звонила ей на работу и сообщала, что я дома. Мама стояла возле двери, будто статуя. Руки лежали на груди, глаза закрыты, она дышала тяжело и со свистом.
– Мам?
Она очнулась. Посмотрела на меня тяжелым взглядом и залепила пощечину.
– Нагулялась?! – крикнула она, словно бросила мне в лицо мелкие камни, так больно ударили ее слова.
– Мам, я не виновата… – я стояла растерянная, щека горела и болела. Мама развернулась и ушла.
– Мне пришлось отпрашиваться с работы, я думала, с тобой что-то случилось, а у меня отчет! – бросила она на прощание.
Домой она вернулась поздно. Я лежала в кровати, гадая, почему она задерживается. Мама со мной не разговаривала. Накапала демонстративно корвалол, выпила несколько сердечных таблеток и легла спать.
– Мамочка, я не виновата… Я в лифте застряла.
Но она молчала.
– Если ты хочешь моей смерти, то своего добьешься, – наконец вымолвила она.
Всю ночь я ворочалась. Заснула около четырех утра, а через два часа уже нужно было подниматься в школу.
– Мамочка, ну пожалуйста, – молила я. Ее молчание убивало меня. Сердце становилось тяжелым, будто на него повесили гирю и оно падало вниз под грузом. «Почему я страдаю? – спрашивала я себя. – Ведь нет моей вины в том, что я не позвонила, как обычно, в два часа. Я застряла в лифте, что не так? Почему же мне так плохо, отчего нужно во что бы то ни стало помириться с мамой, иначе весь день будет безнадежно испорчен?»
Левка ждал меня внизу у подъезда.
– Ну что, пошли? – он переминался с ноги на ногу. Неуклюжий, смешной, с темными вьющимися волосами и шоколадными глазами.
– Родители не ругались? – спросила я его.
– Чего им ругаться? Ну, застрял, бывает, – он пожал плечами.
– Везет тебе, – вздохнула я. Левка не понял.
Левка был моим подарком и маминым проклятием. Мы забирались с ним на деревья, представляя себя птицами, лазили по подвалам, пугая крыс, залезали на крышу, чтобы плеваться на прохожих внизу. Когда соседка рассказала маме, что видела, как я поднимаюсь на крышу, мама плакала весь вечер. Она швыряла в меня вещи из шкафа, потому что они криво лежали, бросала грязное белье, вытаскивая его из бельевой корзины:
– Кто это будет убирать? А?! Я?! Ты по крышам шатаешься, а я тут домработница? Что ты смотришь? Посмотри в шкаф, давай, давай! – она схватила меня за шею и засунула головой между полок.
– Видишь, сколько грязи, вещи лежат, будто их ногами топтали, ты девочка растешь или кто?!
Когда я сложила все вещи на место и стала стирать руками майки, она немного успокоилась.