Высказавшись, таким образом, против властителя дум, умный человек счел своим долгом заговорить о чем-то другом, и, к несчастью, затронул опасную зону, спросив у меня, кто будет, по моему мнению, тот кардинал, которого изберут папой.
– Держу пари, – сказал я, – что это будет отец Ганганелли, потому что в этом конклаве это единственный кардинал, который является монахом.
– Что обязывает избрать папой монаха?
– Потому что только монах будет способен допустить эту крайность, которую Испания ожидает от нового понтифика.
– Вы ожидаете упразднения ордена иезуитов?
– Именно.
– Она ожидает этого напрасно.
– Мне бы этого хотелось, так как в иезуитах я люблю своих учителей; но я испытываю большой страх. Я видел ужасное письмо. Но независимо от этого, кардинал Ганганелли станет папой по одному соображению, которое заставит вас посмеяться, но которое, однако, важно.
– Какое это? Скажите, и мы посмеемся.
– Это единственный кардинал, у которого нет парика, и заметьте, что с тех пор, как существует Святой Престол, не было никогда папы, который носил бы парик.
Поскольку я придал всему этому видимость шутки, все посмеялись; но затем меня заставили говорить серьезно о запрещении Ордена и, высказав все, что я узнал от аббата Пинци, я увидел, что иезуит бледнеет.
– Папа, – сказал он, – не может упразднить этот Орден.
– Очевидно, месье аббат, вы не учились у иезуитов, потому что их главное утверждение гласит, что папа может все, et aliquid pluris[33].
Все решили, что я не умею разговаривать с иезуитом; он мне не ответил, и мы заговорили о других вещах. Хотели, чтобы я остался на представлении «Полиэвкта», но я уклонился. Я вернулся в Экс с Шускуским, который поведал мне всю историю своей сестры и информировал о характерах многих из компании г-на д’Эгий, настолько полно, что я увидел, что не смогу в ней адаптироваться. Если бы не этот молодой человек, который помог мне сделать весьма приятные знакомства, я бы уехал в Марсель. Ассамблеи, ужины, балы и красивые девушки заставили меня провести весь карнавал и часть поста в Эксе, все время с Шускуским, который приезжал почти каждый день из провинции и уезжал обратно, чтобы составить мне компанию по развлечениям.
Я подарил «Илиаду» Гомера г-ну д’Арженс, который знал греческий, как французский, и роман «Арженис» на латыни его приемной дочери, которая знала латынь. Моя Илиада содержала схолиаст от Порфирия; это был редкий экземпляр и очень хорошо переплетенный. Он явился в Экс, чтобы меня поблагодарить, и я должен был поехать во второй раз обедать в провинцию. Возвращаясь в Экс в открытом портшезе против очень сильного северного ветра и без плаща, я возвратился, продрогший от холода, и, вместо того, чтобы идти спать, отправился вместе с Шоскуским к женщине, у которой была дочь четырнадцати лет, прекрасная как звезда, которая бросает свой свет всем любителям красоты. Шоскуский несколько раз предпринимал попытки и никогда не мог добиться успеха; я издевался над ним, потому что знал, что все это шутовские проделки кокетки, и пошел с ним в этот вечер, решив добиться успеха, как я проделывал это в Англии и в Метце. Я полагаю, что описал в своем месте эти две истории.