Суровое молчание было ей ответом.
– Ну, Николай Васильевич Гоголь, кто он такой?
Нет ответа. Экскурсоводша (в сторону):
– Да, образование в современной школе оставляет желать лучшего. (К школьникам.) Но вы еще прочтете Гоголя.
Иванов писал «Явление Христа народу» столько же, сколько Герман снимал «Трудно быть богом». Такой же итог. Как завораживает второй план в фильме «Хрусталев, машину!», так всячески восхищают этюды к «Христу» – эскизы, пейзажи, портреты натурщиц, меняющие на картине свой пол. Но собрать этот пазл невозможно: получается какой-то Пиранези – сюрреализм как тайный порок. Кстати говоря, «музицирующих – на соседней стене – Аполлона, Гиацинта и Кипариса» Пирютко поместил на обложке «Другого Петербурга». Интересно, из-за чего на самом деле поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?
По большому счету всю Третьяковскую галерею надобно запретить, оставить только Нестерова. Пропаганда гомосексуализма, оскорбление чувств верующих, русофобия. Даже не запретить – продать американцам, а на вырученные деньги построить огромную «булаву», сесть в нее и улететь к е…й матери (так не взлетит – все пропьют, прожрут, просрут, пока строить будут).
Картина Маковского «Чтение завещания»: нотариус читает, сидя за столом, остальные не пытаются даже скрыть свои чувства, слушают с непередаваемым напряжением – кто-то подался вперед, кто-то закрыл глаза, на переднем плане мужчина на стуле, потупясь, глядит в пол, на лице печать отчаяния. В общем, «их нравы». Картина висит высоко. Привстал на цыпочки. Нет, называется «Литературное чтение» – был уверен, что «Чтение завещания».
Залы за залами, самое знаменитое, что есть у передвижников, что репродуцировано 100 000 000 000 раз, отчего оригинал, эпицентр этого сверхмощного излучения может насмешить: во, мишки на дереве. Но скорее наоборот: то, что это первоисточник всех-всех-всех «охотников на привале», которых ты только в своем детстве видел, усиливает эффект. Не всякое «произведение искусства в эпоху его технического репродуцирования» («Das Kunstwerk im Zeitalter seiner technischer Reproduzierbarkeit») теряет в весе, чаще случается – набирает.
Ноги уже не держат, да еще в бутсах, которые дал мне Шейнкер ввиду испортившейся погоды. Подвернулся удобный стул и надолго притянул меня к себе. Как раз перед огромным панно Врубеля – достаточно выразительным, но и достаточно бессмысленным – стоят три ряда стульев. А что как здесь устраивают свои великопостные оргии «Виртуозы Москвы»? По обеим сторонам от панно самые знаменитые, самые расчесанные поклонниками русского декаданса полотна: «Демон поверженный», «Царевна Лебедь» (тут же повеяло дыханием моря: «Ты царевич, мой спаситель, мой могучий избавитель»). А позади еще несколько таких же, невыносимо приторных – «Испания», например.