Мы оба оказались полными дураками. Я — потому что остановился, он — потому что действовал в одиночку. Он обратился ко мне на плохом датском, а затем перешел на безукоризненный шведский: я достаточно хорошо знаю оба этих языка. Как легко можно было догадаться, у него заглохла машина, и он никак не мог ее завести.
Я вышел из форда.
— Линдхольм.
Он представился формально, как того требуют шведские обычаи, и подал мне руку. Я пожал ее, соблюдая все требования этикета.
— Моя фамилия Стюарт.
Закончив знакомство, я подошел к фольксвагену Линдхольма и наклонился над мотором.
Не думаю, что он хотел сразу меня убить. Если бы хотел, то воспользовался бы пистолетом. Однако он замахнулся на меня специальной палкой с оловянным стержнем. В тот момент, когда он оказался сзади, до меня дошло, что я поступаю, как законченный идиот. Именно так теряют форму. Я обернулся, увидел его поднятую руку и отпрыгнул в сторону. Попади он мне палкой по голове, то размозжил бы ее, а так она угодила мне в плечо, и я перестал чувствовать правую руку.
Я изо всех сил ударил его ногой в голень, содрав кожу до кости. Он взвыл от боли и шарахнулся назад. Я воспользовался случаем, чтобы укрыться за машиной, и нащупал рукой даггер. К счастью, нож подходит и для левой руки, что в ситуации, когда не мог владеть правой, оказалось весьма кстати.
Он рванулся ко мне снова, но, увидев нож, заколебался, пренебрежительно скривив губы. Отпустил палку и сунул руку под пиджак. Сейчас я испытывал неуверенность. Однако палка, прикрепленная с помощью петли к запястью руки Линдхольма, затрудняла ему поиск пистолета. В тот момент, когда он достал, наконец, оружие, я оказался рядом.
Я не наносил удар. Он сам резко повернулся и напоролся на острие. Кровь брызнула мне на руку. Линдхольм повис на мне с выражением непередаваемого удивления на лице. Через мгновение он сполз к моим ногам, нож остался у меня в руке, а из раны в груди Линдхольма на землю, покрытую слоем вулканического пепла, полилась кровь.
И вот я стоял на безлюдной дороге где-то в южной Исландии со свежим трупом у ног и окровавленным ножом в руке, чувствуя пустоту в голове и горький привкус желчи, подступающей к горлу. С момента моего выхода из автомобиля до смерти Линдхольма не прошло и двух минут.
Пожалуй, я не совсем соображал, что делал позже. Думаю, победил многолетний тренинг. Я метнулся к форду и подъехал ближе, пытаясь заслонить тело. Безлюдье на дороге отнюдь не означало, что на ней не мог появиться какой-нибудь автомобиль.
Я взял «Нью-Йорк Таймс», у которой среди многих достоинств есть одно, наиболее устраивающее меня в данный момент, — эта газета насчитывает самое большое в мире количество страниц, — и выложил ими дно багажника. Вернувшись за телом, я погрузил его в багажник и захлопнул крышку. Линдхольм, если такой была его настоящая фамилия, исчез из моего поля зрения, но отнюдь не из памяти.