Сесили задумчиво провела рукой по старой, мягкой на ощупь материи. Удивительно, нитки казались достаточно крепкими.
– Может быть, не все люди способны на столь большую, прочную любовь. Может быть, каждый из нас способен на что-нибудь одно, а другое ему просто недоступно. Вот поэтому в жизни каждый из нас вынужден приносить что-то в жертву.
– Я так не считаю, – сухо ответила Шарлотта.
Сесили поставила стул рядом с креслом матери и тоже посмотрела в окно на хорошо знакомый двор с вековыми деревьями, с клумбами, на которых росли розы, с ярко-зеленой, сочной травкой, какой она бывает только в одно время года – весной.
Сесили вдруг стало интересно: любила ли мать отца столь же сильно, как дедушка бабушку? Была ли их любовь хотя бы вначале похожа на сказку? Ее разбирало любопытство, но спросить прямо об этом Шарлотту Сесили не решалась. Слишком свежа, слишком глубока была еще рана, нанесенная отцом. Вместо этого она спросила:
– А тебе не хочется понять, разобраться?
– Мне трудно судить, – после долгой паузы ответила Шарлотта. – Что ни скажешь, все как-то не так. Но я не хочу притворяться, я считаю, ты делаешь ошибку, причем очень большую.
– Мама, – почти умоляюще произнесла Сесили, – у меня сейчас и без того слишком много разных проблем. Но с этой я как-нибудь справлюсь.
Шарлотта невольно напряглась и, чуть помолчав, ответила:
– Ты будешь жалеть об этом, поверь мне.
– Мама, я ничего не теряю, я все рассчитала. – Сесили не сомневалась в своем будущем, она знала, что ее ждет.
– Ты всегда была упрямицей. Даже в детстве ты никогда не слушалась меня. – Шарлотта печально покачала головой. – Я только напрасно сотрясала воздух, пытаясь переубедить тебя, разве не так?
Сесили стало стыдно, мать была абсолютно права. Дело в том, что она всегда ценила только мнение отца, считая его непогрешимым. Даже сейчас, когда ее переполняла горечь разочарования, она, как это ни странно, по-прежнему полагалась на его суждения. Отцовское слово она ставила выше материнского. Хотя недавно ее и начали одолевать сомнения, но признаваться в этом нельзя было никому, и меньше всего матери. Ей не хотелось быть чересчур откровенной и жестокой с мамой. Пожав плечами, она ответила:
– Уж такая я родилась.
– Когда ты была девочкой и твой отец уже был известным политиком, всякий раз после прихода из школы ты на столе в столовой раскладывала учебники и тетради. Как только он входил, ты брала его за руку и показывала ему свои оценки и выполненные школьные задания на этот день. Поначалу твое прилежание радовало меня, но потом я перестала этому радоваться.