– Пустит, – уже сонно проворчал Павел, привычным жестом обхватывая меня вместе с моим «коконом», как ребенок, засыпая, обнимает свою плюшевую игрушку.
Перед рассветом я проснулась одна в темной еще палатке, накрытая пашиным спальником, заботливо подоткнутым мне под бока и под ноги. Сам он исчез вместе со своим бушлатом.
Я дала себе волю еще немного погреться и понежиться, приняв удобную позу, не придавленная ничьими огромными лапами. Я лежала и грызла ноготь, думая о том, что Паша, может быть, прав: вернусь и узнаю, что Леша там жив-здоров. Ну немного продырявили парня, куртку попортили… Но на душе скребли даже не кошки, а тигры и леопарды.
Снаружи послышались тяжелые медвежьи шаги. Молния у входа в палатку свистнула, и Паша ввалился внутрь, холодный и мокрый, снял бушлат, без церемоний залез ко мне под спальник, обхватил меня сзади ледяными руками и, дрожа, стуча зубами, прерывисто запыхтел мне в затылок. Потом согрелся и задышал ровно и глубоко.
Я так и не смогла заснуть, борясь с тиграми и леопардами в душе, пока Адмирал не гаркнул свой «Подъем, господа сплавщики!»
В «Пушку» Адмирал меня пустил, хотя перед этим я слышала, как они спорили и как Павел его убеждал, что я справлюсь, что я вполне нормально «выгребаю», и да, под его, Пашину, ответственность. И что в случае чего он, Паша, сам за мной нырнет. Я ликовала, забыв про свои ночные кошмары и тревоги. «Пушкой» меня пугали второй или третий день. К тому же у меня ныли все мышцы, какие только нашлись в моем теле: спина, живот, бока и особенно руки и плечи. Я ощущала себя слегка одеревеневшей и боялась, что в самый ответственный момент подкачаю. Однако мы прошли порог как по учебнику, хорошенько разогнавшись на шивере и продавив «бочку» нашей «четверкой», как баржой. Я чувствовала себя героем и победителем, Паша сдержанно улыбался моим восторгам, Адмирал не ругался, и то хорошо. Во второй половине дня нам разрешили остаться на берегу, пока другая партия сплавщиков «каталась». Я немного поошивалась возле костра, надеясь, что кому-нибудь да пригожусь с готовкой обеда на всех. Меня посадили чистить картошку, потом лук. Потом, когда закинули все в котел, меня прогнали, и я побродила вокруг лагеря, помня, как легко здесь заблудиться. Я снова наткнулась на стадо коров. В этот раз с ними гуляли еще молодые лошадки и ослик. Лошадки отказались меня к себе подпускать, а ослик оказался ласковым и разрешил почесать себя за ушами.
Я вернулась в лагерь, когда все уже пообедали, и съела свою похлебку в гордом одиночестве, над рекой, свесив ноги с каменистого обрыва, слушая рев воды.