С другой стороны к дому подошел Максимиади, волоча двух огромных рыб. Он помахал гостям рукой и скрылся за дверью.
— Вот пропечатают тебя в газете, как бездельника, тогда узнаешь! Зачем бы им сюда ехать? — слышался раздраженный голос жены бригадира.
— Я не виноват, что сейнера нет, — оправдывался Максимиади.
— Почему же их тогда прислали? — допытывалась хозяйка.
— Я ведь не баркас, что ты мне душу смолой мажешь! — гневно оборвал хозяин, и жена замолчала.
Чащин и Гущин переглянулись, будто и на них пала вина за это вынужденное сидение, и тихо вошли в дом.
Чащину все казалось, что раздосадованная женщина не выдержит и выставит их вон. Но она уже чистила рыбу, кривой нож ловко играл в ее руках, а бригадир разжигал костерок под таганком на шестке печки.
В это время на улице послышался шум. Максимиади распахнул дверь. К домику бежали рыбаки. Опередивший других давешний любитель поболтать, что отличался смушковой шапкой, кричал:
— Максимиади, смотри, про нас в газете напечатано!
Женщина так и села на топчан.
— О господи, началось!.. — только и сказала она.
— Да погоди ты плакать! — раздраженно крикнул Максимиади и выхватил газету.
— Вслух! Вслух читай! — требовали подбежавшие рыбаки.
Максимиади начал, заикаясь, читать:
— «Рыбаки-дельфинеры Камыш-Буруна по вине Рыбтреста стоят третью неделю на простое. Занаряженный для них сейнер „С-42“ находится у причала без снаряжения, хотя все орудия лова имеются на складе. Отделы Рыбтреста никак не могут договориться о том, кто из них должен снаряжать судно для дельфиньего лова, а подумать, как это отражается на плане первой рыбацкой бригады, начавшей соревнование за звание бригады коммунистического труда, начальству треста некогда… Директор…» Да хватит, братцы, пожалуй! Вы лучше скажите, как вы думаете, будет у нас сейнер или нет? — вдруг крикнул Максимиади совсем другим голосом.
— Я бы хотел сначала узнать, кто это написал? — задумчиво сказал рыбак в смушковой шапке, поглядывая на Чащина.
Чащин взял газету и уткнулся в нее.
— Ай да Бой-Ударов! Молодец! — слабым голосом произнес Гущин. — Жаль только, что снимка не дал…
— А сколько он вырезал? — недовольно пробормотал Чащин, дочитывая статью. — Из ста строк оставил пятнадцать!
Максимиади, переводя глаза с одного гостя на другого, крикнул:
— Да мы и за пятнадцать строк готовы благодарственное письмо написать! Слышите, ребята, это они написали! — обратился он к рыбакам.
Рыбаки надвинулись на своих гостей так угрожающе, что Гущин поспешно нырнул в дом и даже крючком щелкнул, запираясь. Чащин остался на расправу. Но он был столь доволен появлением первой своей заметки, что был готов перенести любые мучения.