Судно, приняв рыбаков, отвалило от берега, и поселок сразу окутало розоватым туманом. Качки совсем не было, судно шло по гладкой, словно зеркальной поверхности. Только за кормой разбегался надвое вал от винта.
Рыбаки проверяли капроновые сети, загребные шлюпки, лини. Очутившись в море, они оказались очень ловкими и быстрыми. От ленцы и пустословия, которые так портили их на берегу, не осталось и следа. Здесь никто не пререкался ни меж собой, ни с бригадиром, а сам Максимиади выглядел настоящим командиром.
Он стоял на мостике рядом с капитаном и о чем-то совещался с ним. Чащин поднялся на мостик и попросил разрешения задать несколько вопросов.
— Наши корреспонденты! — гордо сказал Максимиади.
— А вдруг улова не будет? Тьфу, тьфу, тьфу! — трижды сплюнул капитан.
— Не может не быть! — гордо сказал Максимиади.
— Как же вы будете искать этих дельфинов? — спросил Чащин.
— А зачем нам бензин тратить? — удивился Максимиади. — Искать будет разведка.
— Какая разведка? — переспросил Чащин.
— Слышите, вон она, разговаривает.
Тут Чащин услышал писк зуммера, стук ключа и треньканье морзянки. Они стояли как раз у дверей каюты, из которой доносились эти радиозвуки. Чащин заглянул туда.
Над радиоприемником сидел юноша, прижав наушники двумя руками, и внимательно вслушивался в разноголосый хор звуков. Чащин кашлянул. Юноша не слышал. Казалось, он весь превратился в слух, ища среди тысячи шумов какой-то единственно нужный.
Вдруг морзянка запищала быстрее. Юноша отнял одну руку и принялся писать. Потом повернулся и крикнул:
— Дельфины в квадрате Г-26!
Чащин отшатнулся в изумлении: перед ним была Виола…
14
Капитан и бригадир проявили еще одно качество: быстроту. Максимиади ринулся с мостика, вниз, командуя:
— Сети к забросу!
Капитан в два шага достиг штурвала, попутно передав в переговорную трубу:
— Полный! Самый полный!
Судно, до сих пор следовавшее легким развальцем, вдруг словно прыгнуло вперед, задрожало от нетерпения, которое овладело людьми, и пошло, пошло, пошло, все убыстряя ход, так что скоро дым из трубы, до сих пор подымавшийся вверх, застелился над самой палубой и припал к воде, как шлейф.
И на палубе все изменилось. Рыбаки и матросы, стоявшие у фальшборта, вдруг забегали; застрекотали лебедки; шлюпки повисли над самой водой и остались там, готовые спрыгнуть на воду и уйти. Даже Гущин, робко прижимавшийся к стенке кубрика подальше от борта, вдруг шагнул вперед, поднял свой фотоаппарат на уровень глаза и принялся щелкать, отыскивая наиболее выигрышный кадр.
Чащин остался один на один с Виолой, обрадовавшись тому, что Гущин еще не видел ее. Он уж, наверно, помешал бы задать ей те сто вопросов, которые сами напрашивались на язык.