— Жан, кончай эту демагогию. Скажи прямо: тебя послал Герцог?
Старик покачал головой:
— Нет. Ты же знаешь, что я такой же одиночка, как и ты. Но Герцог меня уважает. В память о моих былых заслугах. Когда-то я спас от виселицы его отца, и Герцог это помнит.
Додо скосил глаза на лезвие ножа и облизнул губы кончиком языка.
— Если тебя послал не Герцог, тогда какого рожна тебе нужно?
Жан усмехнулся — холодно, жестко.
— Неужели ты до сих пор не понял? Я думал, ты сообразительнее. Хорошо, объясняю на пальцах. В последнее время я сильно поиздержался, и виной тому эти проклятые казино, которые давно пора снести к чертовой матери.
Додо ощерил зубы в усмешке.
— Ты решил поправить свое материальное положение за мой счет?
— Именно, — кивнул Жан. — Я хочу, чтобы ты поделился со мной своей добычей. И я не прошу многого. Меня устроит сумма в пятьдесят тысяч евро. Согласись, это сущие гроши.
— А если не поделюсь?
Лицо старика приобрело скорбное выражение.
— Что ж, в этом случае ты лишишься всего. И даже жизни.
— Ты об этом позаботишься?
Старик вновь качнул головой:
— Нет. Об этом позаботится Герцог.
На смуглых скулах араба заиграли желваки. Он мрачно взглянул на старика и буркнул:
— Ты настучишь на меня этому упырю?
Жан чуть прищурил морщинистые веки.
— Не называй его упырем, сынок. Герцог — хороший человек, только чуть более разочаровавшийся в жизни, чем другие. Разочарования сделали его неуравновешенным.
— Герцог — настоящая мразь, и ты об этом знаешь.
— Возможно, — признал Жан. — Но не тебе об этом говорить, сынок. Ты завалил чету Готье так, словно они жертвенные барашки на рождественском алтаре Санта-Клауса.
— Они умерли быстро и безболезненно.
— И они страшно благодарны тебе за это, — насмешливо произнес старик. — Беда лишь в том, что, если бы не твое милосердное вмешательство, они могли бы жить и дальше. Кушать рождественского гуся. Ходить в театр и кино. Трахаться на своем брачном ложе из позолоченного тикового дерева. Но ты все решил по-своему, и теперь они в морге. Лежат на холодных железных столах, голые, беззащитные, выпотрошенные, как две макрели. Разве это справедливо?
Додо поморщился и издал горлом хриплый, недовольный звук, похожий на рычание.
— Мне надоело тебя слушать, старик.
— А мне надоело твердить тебе одно и то же, — в тон ему сказал Жан. — Я хочу получить пятьдесят тысяч евро. В противном случае я расскажу о твоем «скачке» Герцогу.
— Думаешь, он и сам не догадывается?
Жан улыбнулся.
— Сынок, мы не жандармы. Нам мало одних догадок. Чтобы закатать в ящик фартового человека, нужны твердые основания. Нужны доказательства! И я ему их предоставлю.