В конечном счете злодеяния, совершаемые нами по отношению к своим собратьям, сводятся к четырем основным разновидностям: клевета, кража, непристойные действия, неблагоприятно отражающиеся на окружающих, и убийство. При монархической форме правления проступки такого рода признаны весьма серьезными. Столь ли тяжки они для государства республиканского? Призовем на помощь светильник философии – его сияние позволит разобраться в истине. Только не нужно приписывать мне авторство опасных новаций, говорить, что писания эти притупят угрызения совести в душах злодеев, превращать гибкость моих моральных устоев в средство усиления преступных наклонностей злоумышленников: категорически заявляю, что не будучи одержим ни одним из предосудительных сих намерений, излагаю здесь лишь соображения, которых придерживаюсь всю свою сознательную жизнь; подобные идеи не раз вызывали жестокое противодействие со стороны бесчестных деспотов и тиранов различных эпох. Всегда найдутся те, кого испортят даже самые великие идеи – что ж, тем хуже для них! Как и для тех, кто поддается растлению, умудряясь извлекать из философских рассуждений исключительно дурное начало! Кое-кому опасная зараза чудится даже в книгах Сенеки и Шаррона. Но не к ним обращены мои речи. Да услышат меня избранные люди, способные понять мои мысли – им такое чтение не опасно.
Буду откровенен: я никогда не считал клевету злом, а тем более в нашем обществе, построенном на тесных и прочных связях между людьми, когда каждый кровно заинтересован побольше узнать о другом. Возможны два варианта: клевета поражает либо настоящего мерзавца, либо человека добродетельного. Согласимся, что в первом случае почти безразлично позлословит кто-нибудь о негодяе, и без того известном дурными своими поступками, или нет – кто знает, может, приписываемые ему провинности, даже несуществующие, прольют свет на истинное его лицо, позволяя выявить действительно сотворенное им зло.
Предположим где-нибудь, скажем в Ганновере, нездоровый климат, и отправляясь туда, а значит, подвергая себя неблагоприятному воздействию холодного воздуха, я рискую заработать приступ лихорадки. Вызовет ли у меня недовольство тот, кто желая воспрепятствовать моей поездке, запугает меня уверениями, что я умру, едва ступлю на землю Ганновера? Конечно же нет; ибо устрашая меня великой бедой, он избавит меня от беды малой. Затронет ли клевета человека добродетельного? Отнюдь, раз отсутствует повод для беспокойства; более того, стоит ему выказать свою порядочность – и жало злопыхателя тотчас обернется против самого обидчика. Оговор для такого человека явится мерой скорее очистительной, а добродетель его засияет еще ярче. Более того, сие обстоятельство послужит на пользу гражданским доблестям республиканца; достойный чувствительный муж, в пику пережитой несправедливости, постарается еще более укрепить свою добропорядочность, преодолевая зловредное влияние клеветы, и прекрасные его деяния наполнятся новым всплеском энергии. Таким образом, в первом случае преувеличением порочности опасного злодея клеветник производит эффект вполне положительный; во втором случае результат достигается воистину превосходный – добродетель вынуждают предстать во всей своей красе. Итак, ответьте теперь, какие основания бояться клеветника в обществе, где жизненно важно выявлять злодеев и приумножать силы добра? Воздержимся от какого бы то ни было осуждения клеветы; рассмотрим ее под двойным углом зрения: как маяк и как побудитель к действию; в обоих случаях очевидна чрезвычайная ее полезность. Законодателю, одержимому возвышенными идеями и величественными задачами, должно изучать не индивидуальные, а массовые последствия тех или иных правонарушений; внимательно исследовав конечный результат, он наверняка не сочтет очернителя заслуживающим наказания, скорее, внесет некоторые поправки в законы, карающие за клевету; еще более высокую справедливость и широту взглядов проявит законодатель, благоприятствующий клевете и даже вознаграждающий за нее своих подданных.