– Нет, Робин. Прежде отдай мне свою шпагу.
Он не ответил. Он стоял и смотрел на меня. Своими взъерошенными волосами и встревоженным взглядом он так походил на призрак нашего покойного брата Кита, что я задрожала, как дрожали его руки, державшие шпагу.
– Тебе не одурачить меня, – сказал он, – ни тебе, ни Ричарду Гренвилу. Это поручение было не чем иным, как предлогом, чтобы отослать меня из дома – тогда они смогли бы побыть вместе.
Он направился к запертой двери комнаты, находившейся за лестничной площадкой.
– Отправляйся спать, Робин, – сказала я, – или давай с тобой посидим у меня в комнате и поговорим.
– Нет, – сказал он. – Настал мой час. Они сейчас наверняка вместе. Если ты попытаешься помешать мне, достанется и тебе.
Он обошел меня, задев при этом мое кресло, и пересек лестничную площадку: он двигался на цыпочках, стараясь не шуметь, в одних чулках, и я затрудняюсь сказать, был ли он пьян или охвачен безумием. Я прочла в его глазах лишь одно – зачем он здесь.
– Ради бога, Робин, – сказала я, – не ходи в ту комнату. Обсуди все с ними утром, если тебе это так надо, но не сейчас.
Вместо ответа он повернул дверную ручку – на губах его застыла ужасная и странная улыбка, и тогда я, рыдая, покатилась в своем кресле обратно к себе в комнату и громко постучала в гардеробную, где спали Дик и Банни.
– Позовите Ричарда, – сказала я. – Скажите ему, чтобы он быстрее шел сюда, прямо сейчас, сию же минуту. И вы тоже. Нельзя терять ни минуты.
Отозвался встревоженный голос, думаю, это был Банни – я услышала, как он вылезает из постели. Но я снова развернулась, пересекла свою комнату и выехала на лестничную площадку, где все было по-прежнему тихо и спокойно. Лишь лунный свет ярко сиял в восточных окнах. А затем раздался тот звук, который я ждала услышать, он резко пронзил тишину, и это было не проклятие, не гневный мужской голос, а леденящий душу женский вопль.
Скорее через лестничную площадку по пустой спальне Амброза Манатона к находившейся за ней комнате Гартред. Несмотря на все мои усилия, колеса кресла поворачиваются медленно. И все это время я не перестаю звать: «Ричард… Ричард…» И сама не узнаю собственного голоса.
О боже, этот поединок в лунном свете – холодном белом свете, который лился в окна с незапертыми ставнями, и Гартред с глубоким темно-красным порезом на лице, цеплявшаяся за полог кровати. Амброз Манатон в шелковой ночной рубашке, запачканной кровью, голыми руками защищается от отчаянных ударов, которые обрушивает на него Робин, пока, издав вопль, не дотягивается до лежащей на стуле среди груды одежды шпаги. Их разутые ноги бесшумно передвигаются по дощатому полу, оба учащенно дышат, и кажется, это безмолвные призраки делают выпады, наносят удары то в лунном свете, то в тени.