Потом враз прицепился паровоз, сипло свистнул, потянул, и понеслись разогнавшиеся вагоны почти без задержек...
Скоротечно промелькнуло уже воспрянувшее от давешней лютой зимы Подмосковье, катил-спешил эшелон дальше.
Прыгала тень вагонов по изрытой старыми воронками полосе отчуждения, мелькали иссеченные осколками деревья и пни, проносились мимо шумные станций со своими комендатурами, кранами кипятка и башнями рябых, крепко исклеванных войной, водокачек. Промелькнули спаленные деревни меж едва начавшими зеленеть рощами, бессчетные и безымянные холмики могил... Несся эшелон под лихой посвист паровоза, проскакивал через восстановленные мосты, пересчитывал будки обходчиков со свежими дощатыми заплатами...
Стучали, стучали колеса, блестели под весенним солнцем рельсы. "...В числе пленных 1.819 офицеров и 4 генерала - комендант Кёнигсбергского укреплённого района генерал от инфантерии ЛЯШ..." на полустанке довел до сведения окружающих и проезжающих гордый репродуктор. Эшелон несся между лесов и разлившихся болот, всё ярче зеленела радостная трава на пожарищах. Вот промелькнул очередной переезд: угли спаленных изб, оплывшие траншеи, что-то до неузнаваемости исковерканное, рыже-ржавое на обочине. Стояла подвода, груженная дровами. Смотрели на череду спешащих вагонов трое: седобородый дед, подслеповатая кобыла и не по возрасту сумрачный мальчишка, по-наполеоновски засунувший озябшую руку за борт видавшего виды пиджака. И снова тянулся вырубленный вдоль насыпи лес, обрывки немецкой колючки на кольях, проплешины гарей и разодранные взрывами цистерны в низинах...
Промелькнули партизанские края, стоял-ждал эшелон у пограничной станции. Придирчиво проверил пломбу на вагоне худой и бледный таможенник. Лязгнули заждавшиеся вагоны, двинулись в заграницу. Глянул вслед печальный таможенник - вагоны-то дойдут, а ты тут торчи и торчи...
Он воевал неделю. Почти здесь же - Госграница, лишь две с лишним сотни километров к югу. Тогда еще в зеленой фуражке воевал. Сутки держались в развалинах заставы, потом еще неделя войны... Отходил, раненый и обожженный, прибился к с остаткам армейцев. Отступали через взбесившийся, стреляющий в спину Львов, катились дальше, дальше... Стыдно сказать, приходилось просить товарищей оказывать регулярную помощь: галифе по нужде расстегивать - у самого кисти рук в почерневших бинтах спеклись до чисто головешечного состояния. Чудом вырвались, остатками полка вышли к Коростыню. А толку? Комиссовали пограничника вчистую. Только через год в строй вернулся. Хоть такая, но граница. Бумажный фронт, чтоб ему... Но кому-то нужно, тоже дело.