. Интересно, будет ли когда-нибудь выпущена почтовая марка также в честь тех, кто относился к евро скептически – например, профессоров Шахтшнайдера или Ханкеля. В отличие от видения будущего Колем, их видение будущего не осталось иллюзией, а претворилось в действительность.
Теперь мы ознакомились с пропагандистскими мерами, принятыми для обеспечения введения евро. Для этого был запущен гигантский механизм. Ему противостояли немногие умные люди, пытавшиеся бороться с этим механизмом, аппаратом государственной пропаганды и его услужливыми пособниками. За этими умными людьми шпионили, над ними издевались, с ними старались разделаться. С некоторыми из них обращались как с противниками диктаторского режима какой-нибудь страны третьего мира.
Политическую деятельницу Лизель Гартенштайн (СДПГ) никто и никогда не подозревал в правом радикализме или популизме. Этой даме 1928 года рождения пришлось много чего пережить. Ее главная заслуга заключается в том, что она никогда не входила в число политиков-приспособленцев. Когда другие соблюдают фракционную дисциплину и думают лишь об интересах своей партии, она говорит то, что думает. С точки зрения Германского бундестага Лизель Гартенштайн всегда была довольно неудобной женщиной. В 1998 году она осмелилась публично бросить обвинение бундестагу и представленным в нем политикам. Госпожа Хартенштайн заявила, что в бундестаге никогда не было откровенной и публичной дискуссии о предназначении немецкой марки. Что критикам евро с помощью «спирали молчания» затыкали рты. Что введение евро политическими средствами «не было виртуозным произведением демократии»>[529].
Аналогичного мнения придерживалась и возглавлявшая в прошлом Алленсбахский институт по изучению общественного мнения Элизабет Нёлле-Нойман. В 1997 году она указала на то, что лишь 21 процент опрошенных граждан ФРГ непременно желал введения евро (таков был результат опросов, проводившихся по принципу установления мнения среднестатистического гражданина). Однако допущены к публикации были лишь результаты опроса так называемых представителей элиты страны. Это были руководящие кадры мира политики, бизнеса и СМИ. В 1995 году 61 процент этих представителей элиты высказались за введение евро. В 1997 году их число даже возросло до 87 процентов. Голос же молчаливого – так сказать, отстраненного, лишенного права голоса – большинства населения в глазах представителей политических и медийных кругов веса не имел. И вот что особенно важно. Немецкоязычные СМИ как будто «проспали» процесс введения евро и начали освещать его лишь тогда, когда оно стало свершившимся фактом. Лишь когда, с международно-правовой точки зрения, уже не было пути назад, некоторым СМИ стало ясно, что же, собственно говоря, произошло. Брюссельский корреспондент ВДР Рольф-Дитер Краузе заявил, что до Маастрихтской встречи на высшем уровне журналисты, дескать, «долго спали». Что немецкие СМИ были слишком заняты воссоединением Германии и его последствиями. По поводу тогдашнего поведения своих коллег-журналистов Краузе заявил: «Мы так относимся к этой теме, что огульно зачисляем всех высказывающих сомнения в разумности перехода на евро в стан националистов и загоняем их в угол. (…). Манфред Бруннер в свое время считался либералом, а теперь его причисляют к правому лагерю. Но его загнали туда лишь потому, что он осмелился открыто усомниться в целесообразности введения евро»