Теперь финнам оставалось только ждать, чем окончится титаническая битва от Баренцева до Черного моря. Все, что они могли сделать, – надеяться на лучшее и готовиться к худшему. «Дружеский совет» Черчилля – договариваться с Советским Союзом – Маннергейм отверг, заявив, что это создаст угрозу оккупации Финляндии германскими войсками. После этого англичане, сплюнув с досады, все-таки объявили финнам войну – хотя с их стороны это был скорее демонстративный жест, который не повлек за собой никаких немедленных последствий.
Между тем на «освобожденных» территориях Карелии устанавливался новый порядок. Местная администрация планировала сделать эти земли неотъемлемой частью Финляндии. А это значило – насаждать финскую культуру и язык. Карелам всеми силами внушали, что они – часть финского народа. А как поступать с русскими? Для финнов они явно были нежелательным элементом, для которого оставался один путь: в концлагеря. По сути, новые власти проводили на оккупированных территориях политику апартеида.
Всего в «освобожденной» Карелии действовало 24 концлагеря, из них семь – в Петрозаводске. По подсчетам финских историков, там содержалось около 20 тысяч человек из 85 тысяч, оставшихся на оккупированных территориях. По другим данным, только через петрозаводские лагеря в 1941–1942 годах прошло 35 тысяч человек. В концлагерях были собраны все «нежелательные элементы» – русские мужчины, женщины, даже маленькие дети. Многие из них физически не могли представлять никакой реальной угрозы для оккупантов.
В Финляндии тема концлагерей долгое время замалчивалась, и только в конце 1980-х годов увидела свет работа военного историка Хельге Сеппяля «Финляндия – оккупант». В ней были названы страшные цифры: смертность в финских концлагерях была выше, чем в немецких. Это были настоящие лагеря смерти, где люди умирали от голода, болезней и непосильного труда.
Знал ли об этом Маннергейм? Конечно, знал! В конце 1941-го и начале 1942 года он неоднократно посещал Восточную Карелию. Как пишет Леонид Власов, в январе маршал «посетил концлагерь № 5 для гражданского населения города. После осмотра лагеря Маннергейм встретился здесь со стариками – ветеранами Первой мировой войны. Фельдмаршал расспрашивал их, на каких фронтах и в каких полках они воевали, есть ли среди них кавалеристы. В конце встречи выпили по фронтовой рюмке водки».
Идиллическая картинка, не правда ли? А вот что вспоминали те, кому не повезло оказаться за колючей проволокой финских лагерей:
«Много лет после освобождения, да и теперь еще иногда, как только закрою глаза, вижу перед собой ряды колючей проволоки с часовыми на вышках. Передо мной проходят исхудалые лица женщин и изможденных мужчин, детей с потухшими глазами, одетых в тряпье. Вижу страшную вывеску с предупреждением о расстреле. Из дома, что и сегодня стоит на улице Олонецкой в Петрозаводске, время от времени доносились страшные крики. Там истязали и пытали людей. Туда доставляли виновных в нарушении лагерного режима или тех, кого охранники считали таковыми по своему усмотрению. Новоявленные палачи, не считаясь с девической стыдливостью, не слыша детского плача, срывали со своих жертв одежду и избивали резиновыми плетками. Такому избиению мог подвергнуться каждый, ибо никто не мог предвидеть, к чему придерется надзиратель»…