Девушка взяла одно из последних писем — то самое, прибытие которого она с содроганием ждала с февраля, и получила сегодня.
Закончив с восстановлением плачевной репутации знаменитого питчера Нэшионалз — Чада Гэмбла (о, она выполнила свою работу просто блестяще), Алана решила остаться в Вашингтоне. Что-то неумолимо тянуло ее в столичный город. Она так и не пустила корни в Лос-Анджелесе, чтобы тосковать по нему в командировках. Там у нее была лишь небольшая квартирка. К тому же ей хотелось убраться оттуда по некоторым причинам. Вроде писем на кофейном столе. Девушка полагала, что переезд в Вашингтон прекратит это. Кто в здравом уме будет преследовать кого-то через всю страну в другой временной зоне? Психически больной? Что ж, задачка.
Алана пригладила растрепанные на висках волосы и снова выругалась. Милый, сочный, короткий, но емкий мат-перемат. Нет, ее руки не дрожат. Она в порядке. Это всего лишь глупые бумажки от кого-то, кто, очевидно, выжил из ума. Письма не ранят людей.
Но эти письма...
Девушка подобрала другое послание. Ее губы превратились в одну тугую линию. Такими темпами у нее появятся преждевременные морщины. Она читала строчки уже десятый раз, и все же дрожь опять прокатилась по всему телу.
— Боже, — шепнула Гор, качая головой.
Письмо ничем не отличалось от девятнадцати других. То же раздражение, та же злость — ничего нового. Что уж скрывать, за последние пару лет Алана завела больше врагов, чем друзей. Но именно оно заставляло ощущать себя незащищенным параноиком, словно кто-то следит за ней.
— Очевидно, так и есть, дебилка! — пробормотала рекламщица, приказывая себе перестать подрагивать.
Именно это письмо пришло в конверте с маркой из Арлингтона, штат Вирджиния. Остальные отправили из Сан-Фернандо, Калифорния. Оно было напечатано на дешевой бледной бумаге. Без каких-либо украшений. Она что, не заслужила открытку или хотя бы цветочек? Алана усмехнулась, но веселье не продлилось долго, так как послание не располагало к юмору.
«Такие суки, как ты, должны дохнуть. Единственное, на что вы способны — ломать чужие жизни».
Какое изумительное приветствие! Далее шли угрозы о том, что Алане следует забыть о сне, потому что он — она полагала, это скорее «он», чем «она» — следит за ней. И в отличие от других писем, в этом была финальная строка: «Я буду наблюдать за тобой сегодняшней ночью».
Грудную клетку сжало, сдавив дыхание. Неважно, сколько раз она перечитывала это предложение. После семи пугающих слов в ее горле словно загоралось пламя, хотелось нестерпимо кричать. Но она никогда этого не делала.