Ну, это мой покой не нарушает, говорю я ему.
Хм, говорит Эдвард. Он обращается к шеф-повару на беглом японском; явно посвящает его в задуманную шутку, и шеф-повар широко улыбается возможности подать гайдзинке что-то такое, с чем ей не справиться. Вскоре приносят блюдо, полное каких-то склизких мешочков.
Попробуй, говорит Эдвард.
Что это?
Это называется ширако.
В порядке эксперимента я кладу пару штучек в рот. Они лопаются на зубах, испуская соленую, густую слизь.
Неплохо, говорю я, глотая, хотя на самом деле довольно мерзко.
Это рыбьи семенники, говорит Эдвард. В Японии считаются деликатесом.
Отлично. Но я все-таки предпочитаю человеческие. Что дальше?
Фирменное блюдо.
Официантка приносит тарелку с целой рыбой. Потрясенная, я понимаю, что она еще живая. Хотя и едва-едва: она лежит на боку, слабо поднимая и опуская хвост, и разевает рот, словно пытается что-то сказать. Обращенный к нам бок порезан на сасими. Секунду я хочу отказаться. Но потом просто закрываю глаза и беру.
Второй кусок ем с открытыми.
А ты отчаянный едок, неохотно признает Эдвард.
И не только едок, отвечаю я в тон.
Я должен тебе кое-что сказать, Эмма.
Вид у него серьезный, поэтому я кладу палочки и внимательно слушаю.
Я не строю ни обыкновенных домов, говорит Эдвард, ни обыкновенных отношений.
Хорошо. А какие тогда строишь?
Человеческие отношения, как и человеческие жизни, накапливают ненужное. Валентинки, романтические поступки, памятные даты, бессмысленные нежности. А если без всего этого обойтись? В отношениях, не обремененных общепринятым, есть некая чистота, ощущение простоты и свободы. Но это возможно лишь в том случае, если обе стороны очень хорошо понимают, что происходит.
Запомню: валентинок не ждать, говорю я.
А когда станет неидеально, пойдем каждый своей дорогой и ни о чем не будем жалеть. Согласна?
И когда это случится?
А это имеет значение?
Да нет.
Мне порой кажется, что всякий брак был бы лучше, если по прошествии какого-то времени обязательно нужно было бы развестись, рассуждает он. Года через три, например. Люди ценили бы друг друга намного больше.
Эдвард, говорю я, если я соглашусь, то мы переспим?
Нам вообще не обязательно спать вместе. Если тебе это трудно.
Ты ведь не считаешь, что я порченая?
В каком смысле?
Некоторые… Я умолкаю. Но это нужно сказать. Я делаю глубокий вдох. Когда Саймон узнал, что меня изнасиловали, говорю, мы перестали заниматься сексом. Он не мог.
Господи, говорит Эдвард. А ты? Ты уверена, что готова?
Я порывисто хватаю под столом его за руку и сую ее себе под юбку. Вид у него удивленный, но он не противится. Мне хочется рассмеяться. Раз, два, три, четыре, пять, вышли пальчики гулять; этот пальчик влез под стол, этот – трусики нашел.