– Что ж, – сказала Амалия, – должна признаться, что я очень рада. Если вы увидите мистера Скотта, передайте ему мои наилучшие пожелания.
– Вы же не можете говорить этого всерьез, – проворчал Уортингтон, косясь на нее исподлобья. – Или вы думаете, что вы сильнее всех, и потому можете позволить себе быть великодушной?
– О-о, – протянула Амалия, заинтригованная выпадом своего собеседника. – Я чувствую, мистер Хобсон рассказал вам обо мне много… интересного.
– Ничего он мне не говорил!
– Фи, мистер Уортингтон. Как вам не совестно лгать…
– Хорошо, он сказал, что вы непредсказуемы, опасны для врагов, сказал, что вы можете убить человека шпилькой, что вы способны вытянуть из собеседника все, что он знает, и даже больше… – капитан сделал вынужденную паузу, чтобы набрать воздуха в грудь, – сказал, что вас нельзя подкупить, что вы крайне изворотливы, и еще, что вы можете очаровать любого и заставить плясать под свою дудку. Вот!
– О да, я само совершенство, – вздохнула Амалия. – Не хотите ли пирожное? У нас прекрасная кухарка, а на пирожное у нее особенно легкая рука.
– Как хорошо, что я не знаю никаких государственных секретов, – промолвил Уортингтон после паузы, сокрушенно качая головой. – Иначе я бы все их вам уже выдал. – Тут в голову ему пришла совсем другая мысль, и он с подозрением уставился на свою чашку. – А чай не отравлен?
– Разумеется, нет – вас же предупредили, что я убиваю исключительно шпильками, – любезно отозвалась Амалия.
Похоже, что Уортингтон, как и большинство мужчин, плохо переваривал женский сарказм. Он отставил чашку, скороговоркой пробормотал несколько фраз о каких-то делах, которые требовали его немедленного присутствия, и ретировался, едва не прихватив с собой серебряную ложечку. Впрочем, в последний момент капитан все-таки оставил ее на блюдце.
«Интересно, расскажет ли он Хобсону о нашем разговоре? Оказывается, я непредсказуема и крайне изворотлива. Ну-с, после такого избавиться от капитана будет нелегко. Он из тех людей, кого предупреждения способны только раззадорить».
Поднявшись к себе, Амалия переоделась в светло-зеленое закрытое платье, украшенное цветами в тон и лентами, и отправилась на прогулку. Купив газеты, она сделала круг по набережным, полюбовалась на серую громаду Лувра, миновала помпезный памятник Гамбетте, который не любила, и побродила по саду Тюильри, думая о дворце, который стоял тут когда-то [7]. Амалия всегда считала, что есть места, где словно чувствуешь на своем лице дыхание истории, и в центре Парижа ее не покидало ощущение, что она, конечно, находится в своем времени, но ушедшие эпохи никуда не делись, они незримо присутствуют здесь, и, может быть, вот-вот из-за поворота аллеи выйдут Генрих Наваррский