– Быть может, чуть потуже, сэр, – елейно посоветовал он, бросив критический взгляд на узлы Дадли. – Нельзя же допустить, чтобы вы упали и разбились, сэр. Ха-ха-ха!
– Вы сказали «ха-ха»? – осведомился Дадли бесцветным голосом.
– Я осмелился…
– Больше этого не делайте.
– Как вам угодно, сэр. – Дворецкий направился к окну и выглянул. – Боюсь, простыни не достанут до земли на несколько футов, сэр. Вам надо будет спрыгнуть.
– Но, – поспешно вмешалась Бобби, – внизу тебя ждет чудесная, мягонькая, пушистенькая клумба.
Только несколько минут спустя, когда он повис на нижнем конце простыни и наконец понудил себя разжать руки и достичь земли на манер парашютиста, чей парашют не раскрылся, Дадли обнаружил, что в своем описании местности мисс Уикхем допустила ошибку. Чудесная мягонькая клумба, о которой она говорила с таким девичьим энтузиазмом, бесспорно, его ждала, но Роберта не упомянула о том, что на этой клумбе произрастали кусты, крайне колючие по своей природе. И Дадли завершил свой стремительный полет падучей звезды как раз в одном из них. До этого мига он никак не предполагал, что какие-либо растения, кроме кактусов, могут обладать таким количеством и до такой степени острых шипов.
Кое-как он выпутался из веток и застыл в лунном свете, негромко произнося прочувствованный монолог. Из окна над ним высунулась голова.
– Вы не ушиблись, сэр? – осведомился голос Симмонса.
Дадли не ответил и зашагал прочь со всем тем достоинством, на которое способен человек с кожей, проколотой в сотне мест.
Он вышел на подъездную аллею и захромал по ней к воротам, которые позволяли достичь дороги, которая позволяла достичь станции, которая позволяла достичь молочного поезда, который позволял достичь Лондона, и тут безмолвие ночи внезапно разорвал грохот выстрела. Нечто несравненно более болезненное, чем все недавно вонзившиеся в него шипы, поразило его в мясистую часть левой ноги. И это нечто, словно бы раскаленное добела, чудеснейшим образом преобразило Дадли. До этой секунды он еле брел по дороге, совсем разбитый, апатичный ко всему человек. Теперь же он словно воспрял духом. Испустив один-единственный пронзительный вопль, он побил рекорд прыжков в длину с места для любителей и явно вознамерился поставить новый рекорд в забеге на стометровку для профессионалов.
Телефон у кровати Дадли звенел довольно долго, прежде чем он все-таки проснулся. Вернувшись в свою квартиру на Джермин-стрит незадолго до семи часов утра, он утолил голод обильным завтраком, а затем со стоном юркнул под одеяло. Теперь же, как ему сказал быстрый взгляд на часы, стрелки приближались к пяти вечера.