В «Попранной фиалке» дружба расцветает быстро. Poulet rôti au cresson[6] только-только разнесли, а молодой человек уже приобщал Шарлотту к своим надеждам, к своим страхам и к истории своего детства. Она изумилась, узнав, что он не потомок длинной вереницы художественных натур, но происходит из заурядной помещичьей семьи, интересы которой не простираются дальше лисьей травли и охоты на фазанов.
– Вы без труда вообразите, – сказал он, накладывая ей брюссельскую капусту, – каким диссонансом являлась такая среда для моего воспаряющего юного духа. Мои близкие пользуются большим уважением в наших краях, но сам я всегда видел в них шайку обагренных кровью мясников. У меня очень твердые взгляды на доброе отношение к животным. При встрече с кроликом мой первый порыв – предложить ему листик салата. А моим близким кролик, наоборот, кажется ущербным без заряда дроби в его организме. Мой отец, как мне кажется, скосил больше отборных птиц в расцвете их дней, чем любой другой охотник в Центральных графствах. На прошлой неделе мне все утро погубила его фотография в «Татлере», на которой он весьма сурово взирает на уточку, испускающую дух. Мой старший брат Реджинальд несет гибель любым обитателям животного царства. А мой младший брат Уильям, насколько мне известно, тренируется для встреч с более крупными представителями фауны, кося воробьев из духового ружьеца. Что до духовности, то Кровавль-Корт ее отсутствием превзойдет и Чикаго.
– Кровавль-Корт? – вскричала Шарлотта.
– Едва мне исполнился двадцать один год, я получил право распоряжаться скромным, но достаточным наследством и тотчас переехал в Лондон, чтобы вести литературную жизнь. Моя семья, разумеется, пришла в ужас. Мой дядя Фрэнсис, помнится, часами пытался меня урезонить. Видите ли, дядя Фрэнсис прежде был знаменитым охотником на крупную дичь. Мне говорили, что он перестрелял больше гну, чем любой другой человек, чья нога когда-либо ступала на землю Африки. Собственно, до самого последнего времени он палил по гну буквально без передышки. Теперь, как я слышал, его скрутил люмбаго, а потому он возвратился в Кровавль-Корт лечиться «Суперэмульсией Риггса» и солнечными ваннами.
– Так Кровавль-Корт – ваш отчий дом?
– Совершенно верно. Кровавль-Корт, Малый Кровавль под Горсби-на-Узе, Бедфордшир.
– Но Кровавль-Корт принадлежит сэру Александру Бассинджеру.
– Моя настоящая фамилия Бассинджер. Я взял псевдоним Трефусис, чтобы пощадить чувства моих близких. Но откуда вам известен наш дом?
– На следующей неделе я еду туда погостить. Моя мать – старинная подруга леди Бассинджер.