Хозяйка развернулась и поплыла на кухню огромной бесформенной медузой, воняющей рыбой.
А Ники отправилась в каморку, где стояло два чана с водой и ведро с песком, которое она ежедневно притаскивала с пляжа — для мытья посуды. Всерьёз задумавшись над тем, чем пахнут медузы, она скинула в один из чанов посуду с подносов, ополоснула подносы и оттащила в зал. Несмотря на внешнюю хрупкость, девушка была сильной — когда отец бывал дома, ходила с ним в море, вязала узлы, поднимала парус на их старой лодчонке, вытягивала на пару с отцом полные сети, а затем сгружала на берег корзину, в которой подпрыгивали серебристые рыбёшки, похожие на драгоценные монетки живым блеском чешуи. Однако отец уходил в рейсы надолго — он был матросом на торговом судне, следовавшем через пролив в Гаракен и дальше, вдоль побережья, до самой западной точки судоходного пути. Заработанных за рейс денег семье, в которой росли шестеро детей мал-мала меньше, хватало ровно на половину его отсутствия дома.
Ники была старшей. Так уж сложилось. Нянчила мелких, помогала матери — хрупкой большеглазой женщине, чью красоту съела бедность и болезни, рано пошла работать. Ей мечталось о море, однако судьба распорядилась по-другому. Женщинам на большой воде места не было. Да, ходили слухи о капитаншах, держащих в страхе не только команды своих кораблей, сплошь состоящие из мужчин, но и окрестные портовые города. Однако ни одной такой Ники в Вишенроге не встречала.
Заработка отца и старшей дочери худо-бедно хватило на ученический взнос в гильдии для троих средних братьев-погодков. Слава Пресветлой, мальчонки были смышлёными и рукастыми, их быстро разобрали мастера, и жить стало легче. Предпоследний брат мечтал стать солдатом и день и ночь пропадал в казармах, а самый младший был ещё так мал, что держался за материнскую юбку. Ники, перебивавшаяся случайными заработками, наконец, устроилась посудомойкой в матросский кабак под названием 'Чёрная каракатица'. Жизнь налаживалась.
Красота матери передалась ей — тонкий стан, приятные черты лица, большие глаза и светлые волосы. У неё было всё для приличного заработка на улице Алых подвязок, не было только желания торговать своим телом, поскольку она рано поняла, как опасны бывают мужчины, неважно, пьяные или трезвые, и почти так же рано осознала, что их желания не всегда совпадают с её собственными. И Ники мимикрировала. Спутавшиеся серые волосы, грязное лицо, опущенный взгляд, бесформенная одежда делали её такой незаметной, что она сливалась с прокопчёнными стенами кабака. Собой девушка становилась лишь поздними вечерами — дома, или на рассвете, когда дядька Стас, друг отца, брал её с собой и своими сыновьями, её друзьями детства, на рыбалку.