Посвящение (Эстерхази, Эрдёг) - страница 233
Собственно, если подумать, ничего особенного и не было. Все шло как-то само собой, будто и не могло идти по-иному. Однако сейчас Лазар Фекете чувствовал: видно, профессор сбил-таки его с панталыку, ведь ему бы давно уже надо было быть дома, в другие дни он в это время второй сон видел, а сегодня, выходит, что-то случилось, коли он поздней ночью сидит тут, в сквере возле автобусной станции, и глазеет на небо, будто у него и на это есть время. «Да еще чертова эта усталость…» Тоже здесь что-то не то. Никогда он так сильно не уставал, сколько бы ни работал. Он потер лоб и снова подумал: «Точно, это профессор мне голову заморочил… Можно ли так откровенно разговаривать с такими, как я? Не привык я к такому…»
В этот момент полицейские подошли к нему. «Добрый вечер», — сказали они одновременно, вскинув руки к фуражкам — скорее по привычке, чем в знак уважения. Лазар Фекете, не удивившись, равнодушно сказал в ответ: «И вам того же…» И, лишь произнеся это, встревожился на мгновение: откуда у него смелость, чтобы так разговаривать с полицейскими? Как только этот вопрос возник у него в голове, мышцы и нервы его словно бы сами дернулись, побуждая его вскочить: кто он такой, чтобы позволять себе сидеть перед представителями власти? Однако движение это так и умерло, даже не оторвав его тело от спинки скамьи, а тревога — подобно дыму его сигареты в ночной темноте — полностью улетучилась, и какое-то неведомое доселе спокойствие разлилось в груди. Лишь усталость шевельнулась слегка, когда он подвинулся к краю скамейки, словно давая место другим. Он едва не вымолвил вслух: «Садитесь, чего там, места всем хватит…» — но предпочел промолчать, лишь поднял глаза на вздымающиеся над ним темные фигуры. Только тут он заметил, как молоды стоящие перед ним полицейские. Хоть под носом у них и топорщились усы, видно было, что им едва за двадцать. «Автобусов больше сегодня не будет, дед!» — снисходительно-добродушно сказал тот, что пониже. «Знаю», — ответил Лазар. В его голосе не было резкости — лишь решительность, ровно в той мере, чтобы дать им понять: автобус тут ни при чем. И он все не сводил глаз с маленького полицейского. «Тогда чего вы тут дожидаетесь? Поздно уже, полночь скоро!» Второй полицейский, тот, что повыше, повернулся к свету и посмотрел на часы. «Вот-вот. Через десять минут», — сообщил он и, обернувшись к своему напарнику и к Лазару, непроизвольно задрал подбородок. «Ничего я не дожидаюсь. Просто сижу, и все. Сами видите». Лазар произнес это безразличным тоном, слова падали изо рта, словно зерна из початка кукурузы. Он переводил взгляд с одного полицейского на другого, и в голове у него, неизвестно откуда взявшись, бродила мысль: «В сыновья мне оба годятся. Это я бы им мог приказывать. Сопляки…» Медленная улыбка обозначила возле губ горькие, глубокие морщины. Низенький полицейский отступил на шаг и показал на пустую бутылку на земле у скамьи: «Мы, дед, видим, что вы тут не просто сидите, и все, а выпиваете!» Лазар, не шевелясь, так же спокойно, как прежде, ответил: «Не выпиваю уже. Пустая она. Утром еще купил. Хомокское вино. Кислое — чистый уксус…» И замолчал. Ему снова вспомнились слова профессора о вине и о философии; он подумал, не рассказать ли об этом полицейским, но лишь махнул рукой. «Работал много, да и жара…» Он сказал это не в оправдание — просто так, потому что пришло в голову. Затем нащупал в кармане сигарету, неторопливо закурил. «Ладно, сами скажете, что вам от меня нужно», — подумал он и, выпустив дым, посмотрел в лицо полицейским. «А вообще-то: какое вам до этого дело?» Обида, с какой вырвались эти слова, тоже была для него удивительна. Ему даже пришлось опустить взгляд. «Вот тут вы, дед, ошибаетесь! Есть закон, что на площадях, на улицах, в магазинах распивать спиртные напитки запрещено! А кто закон нарушает, тому полагается наказание! Например, штраф!» Низенький полицейский отбарабанил все это одним духом и выпятил грудь. Второй лишь кивал: «Да, да, точно!» Лазар вскинул голову, снова посмотрел в глаза низенькому: «Такой закон есть?» «Не притворяйтесь, дед, будто не знаете!» — улыбнулся высокий; видно было, что он не из тех, кто пугается собственной тени. Лазар молча, не двигаясь, смотрел на них, потом уронил на землю едва начатую сигарету, затоптал ее. На языке осталась горечь табака. «Еще учат, молокососы, мать вашу…» — выругался про себя Лазар и снова откинулся на спинку скамьи, сложил на груди руки. «Говорю же: пустая она, бутылка. Посмотрите, если не верите». Низенький глянул на своего напарника; тот прокашлялся и с высокомерным видом произнес: «Сейчас-то пустая! Только мы видели, как вы пили! Зачем отпираетесь? Потому мы и подошли к вам!..» «Да и вообще: чего человеку сидеть у автобусной станции, если автобус уже не ходит!» — поспешил дополнить напарника низенький, который еще в училище хорошо усвоил правило: полицейский всегда и в любых обстоятельствах должен проявлять решительность, так как никогда нельзя наперед знать, кто попался тебе на крючок! Лазар Фекете, однако, даже не шевельнулся, упрямо глядя на полицейских, и через некоторое время твердо, как человек, готовый на все, произнес: «Верно, пил я перед этим вино. Граммов двести, может. Я не отказываюсь. А если сижу здесь, так что из этого? Запрещено, что ли? Где это написано? Может, у вас и на это закон есть? Потому что я своим умом так думаю: скамейка для того тут и стоит, чтобы, если ты устал, сел на нее и сидел сколько влезет. Или, может, не так?» Низенький полицейский нервно теребил резиновую дубинку на поясе и растерянно поглядывал на напарника: давай, мол, предпринимай что-нибудь, чего ждешь?! Высокий поправил кобуру и снова заговорил, все так же снисходительно, но со скрытой угрозой: «Вот что, дед: у нас, у полиции, глаза должны быть всегда открыты, даже в потемках. На автобусной станции касса, другие ценности, верно? Автобус уже не ходит. Так что, считаю, вы и сами хорошо понимаете, что имеет в виду товарищ ефрейтор!» Закончив, он мигнул напарнику: дескать, постращаем старика и пошлем домой спать. Лазар Фекете, однако, не счел нужным отвечать высокому, хотя продолжал неотрывно глядеть в его скрытое тенью лицо. «Говнюки!» — подумал он и решил молчать до тех пор, пока они не выложат наконец, чего от него хотят. «Усекли, дед, как дела обстоят?» — снова, уже с нетерпением, заговорил высокий. Лазар и бровью не повел. «Ишь, думают, коли с усами, так они умнее всех и сильнее!» — усмехнулся он про себя. Низенький полицейский никак не мог взять в толк, что означает эта внезапная немота, почему этот странный старик сидит сложив на груди руки, спокойный и невозмутимый, как статуя. «Вам что, может, плохо?» Лазар лишь глазами сверкнул в его сторону; в мозгу у него пульсировало: «Я вас первый спросил, вот вы мне первыми и ответьте!» Он стиснул зубы. «Будете вы, наконец, говорить, черт побери? Вам плохо, что ли, или какого вам беса надобно? Может, нам заявление написать, чтобы вы рот открыть соизволили?» Низенький уже раскачивал свою резиновую дубинку, но с пояса пока ее не снимал, глядя то на напарника, то на старика на скамье. Он уже в самом деле стал нервничать: вдруг действительно человеку плохо, тогда надо срочно предпринимать что-то: вызвать «скорую» или оказать первую помощь… Если же он здоров, то, выходит, просто дурачит их, издевается, а такого они допустить не могут, они обязаны защищать честь мундира, и вообще, что этот тип о себе воображает, знает он, с кем имеет дело?! Не говоря уж о том, что пожилой человек, не мальчишка, которому, если на то пошло, можно просто съездить слегка по затылку, чтобы призвать к порядку, а заодно напомнить, где он находится. А этот — он в отцы им годится, как-то вроде неловко не церемониться с ним… Ну а если он все же бродяга, антиобщественный элемент?.. Какой-нибудь тунеядец или алкаш долго переживать из-за пары затрещин не станет, а с такой развалиной лучше не связываться, еще неприятностей наживешь: случись что — пиши потом объяснения да выслушивай от начальства нотации… Низенький вовсе не собирался применять к Лазару Фекете меры физического воздействия, сначала он вообще об этом не думал, но старик чем дальше, тем подозрительнее ему становился, и он быстро соображал, как полагается поступать в непредвиденных и неясных ситуациях. То, что старик так упорно молчит и не двигается, очевидно, вполне соответствует понятию непредвиденной ситуации, в каковой они — это им все время внушали в училище — должны действовать решительно и без промедления. А они, вместо того чтобы действовать, стоят как бараны и ждут, соизволит ли наконец заговорить этот подозрительный тип. «Долго нам еще вас упрашивать?» — неожиданно закричал низенький полицейский; сейчас он готов был бы поклясться, что уж если старик так упрямо молчит, то, наверное, у него есть для этого серьезные причины. Вряд ли это просто случайность, что человек сидит тут, на скамье, рядом с автобусной станцией, и ни слова не произносит с той самой минуты, как они попытались узнать, что ему надо. Полицейский лишь в эту минуту по-настоящему понял, почему в училище им так старательно вбивали в голову: никогда нельзя доверять с первого взгляда сомнительным