Но в борьбе буржуазии с бюргерством (такова терминология Манна) он все же занял достаточно определенную позицию, решительно встав на сторону «бюргерства» с его прочными духовными традициями, бюргерства, которое в нору своего восхождения и расцвета обогатило немецкую культуру бессмертными произведениями Лессинга, Гете, Шиллера, Баха. Моцарта, Бетховена. Эти «всходы Добра» не удалось заглушить и и глобальному пессимизму Шопенгауэра, ни «философии молотом» Ницше, ни «эзотерическим звучаниям» Рихарда Вагнера. Напротив, к «хагенштремам», к дельцам новой формации — к «буржуазии», Томас Манн относился с презрением, видел в них темную силу, враждебную большой культуре.
5
Какова же все-таки была «политическая позиция», занятая «аполитичным» автором «Будденброков»? Кто он? Буржуазный консерватор? Пожалуй! Но и такая «исходная позиция» в иных случаях может привести к вполне неожиданным результатам.
Именно «консервативная» верность высоким гуманистическим идеалам, которыми проникнута «великая старая немецкая поэзия», как выражался Ленин, не позволила Томасу Манну примкнуть к реакционным силам, идеологически подготовлявшим пришествие Гитлера и нацистского варварства. Именно «консервативная» верность великой европейской и, в частности, русской литературе удержала Томаса Манна в русле реалистического искусства.
«Консервативный бюргер по своему духовному складу», как принято определять Томаса Манна, как он и сам себя при случае аттестовал, был все же очень далек от того, чтобы мечтать о возврате былых времен. «Будденброки», эта книга «пессимистического юмора», была для него ранним, но окончательным прощанием с «уходящим бюргерским миром», чертой, которую символически провел маленький Ганно под родословной своих предков, ибо «дальше ничего не будет». Пришедший ему на смену «буржуазный» мир эпохи империализма был ненавистен писателю. Он возлагал надежды на иное, лучшее будущее…
Эти смутные надежды претворились в твердые убеждения только после Великой Октябрьской революции и под прямым ее влиянием: «Новый мир, мир, социально упорядоченный единым планом, который освободит человечество от унизительных, ненужных, оскорбляющих достоинство разума страданий, этот мир придет, …ибо должен быть создан или, в худшем случае, введен путем насильственного переворота разумный порядок… для того, чтобы душевное вновь могло получить право на жизнь и человечески чистую совесть», — так утверждал Томас Манн в своей юбилейной речи о Гете в 1932 году, за год до нового испытания, постигшего его родину, — прихода к власти Гитлера и его банды.