Когда я спустился, посуда после вчерашнего ужина была вымыта и вытерта и на столе стояли чай и сок.
В кухне хозяйничал Пэт. Я почувствовал запах тостов. Я пошел к почтовому ящику достать газеты, а когда вернулся, сын уже накрывал завтрак.
Девочки были еще наверху. Пэт был мистер Завтрак. Он стал мистером Завтраком с тех самых пор, когда научился самостоятельно кипятить чайник. Это объединяло нас двоих. Всегда объединяло.
Мне действовало на нервы, когда люди говорили: «О, так вы ему и мать, и отец?» Я никогда не мог этого понять.
Я был его отцом. Даже если его матери не было с нами, я все равно оставался ему только отцом. Если вы теряете правую руку, разве левая рука может стать для вас и правой, и левой? Разумеется, нет. Она всего лишь левая рука. И вы управляетесь ею одной. Быть сразу матерью и отцом? Едва ли. Я делал все, чтобы быть ему хорошим отцом.
— Ты в порядке? — спросил он, вытирая руки о кухонное полотенце и оглядываясь на меня.
— В порядке, — ответил я. — Все хорошо.
Я так и не сказал ему о матери.
Явилась Джони. Шаги нашей семилетней дочери были так легки, что, если она не бежала, не болтала и не пела, вы часто не подозревали о ее появлении. Вы поворачивались, а она уже была здесь. Она тихонько скользнула к столу, одетая для школы, но до сих пор не до конца проснувшаяся.
Она широко зевнула.
— Я сегодня не хочу есть, — заявила она.
— Тебе надо поесть, — возразил я.
Джони подняла ногу и оседлала стул, словно ковбой — лошадь.
— Смотри, — сказала она.
Джони открыла рот, и, когда мы с Пэтом наклонились, чтобы заглянуть в него, она начала раскачивать языком передний зуб. Он шатался так, что Джони спокойно могла привести его в горизонтальное положение.
Она закрыла рот. Ее глаза заблестели от слез. Подбородок задрожал.
Пэт вышел на кухню, а я присел за стол.
— Джони, — начал я, но она подняла руки, прерывая меня, умоляя, чтобы я понял.
— От хлопьев у меня болят десны, — сказала она, взмахивая руками. — Не только от «Куки Криспс». От всех.
Я погладил ее по руке. Сверху было слышно, как возле двери в ванную смеются Сид и Пегги. Я постарался найти правильный родительский тон.
— Завтрак… мм… самая главная утренняя еда, — напомнил я, но дочь с ледяным презрением отвернулась от меня, яростно расшатывая зуб кончиком языка.
— Вот, возьми, — сказал Пэт.
Он положил перед Джони сэндвич. Два кусочка слегка поджаренного хлеба со срезанными корочками, с боков стекал ядовито-желтый расплавленный сыр. Порезан треугольниками.
Ее любимый.
Пэт вернулся на кухню. Я взял газету. Джони обеими руками поднесла сэндвич ко рту и принялась за еду.