Когда она вышла из туалета, я ее ждал. Она ничуть не удивилась, увидев меня. Может быть, засекла меня, когда они вошли. А может, просто наглая девчонка, эта Элизабет Монтгомери.
— Он что, помогает тебе делать домашние задания?
Она засмеялась.
В руке у нее было маленькое зеркальце. Она взглянула в него, потом снова на меня.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, чтобы делать домашние задания, — сказала она, и зеркальце исчезло в ее сумочке.
По ней нельзя было сказать, что она собирается провести здесь ночь. Хотя, может, они уже зарегистрировались в отеле. А может, еще ничего не было решено и он вступит в игру после нескольких пятнадцатифунтовых коктейлей. Меня затошнило.
— Он для тебя слишком старый, — сказал я. — А как же Пэт?
Вероятно, она уже подумала про Пэта.
Но я чувствовал, что должен был спросить.
— Наверное, Пэт слишком молод для меня, — сказала она и направилась к барной стойке, цокая каблучками по мраморному полу.
Я хотел ее остановить, но понимал, что не имею права дотрагиваться до нее. Однако она сама остановилась, не дойдя до бара.
— Понимаете, — сказала она, — я люблю Пэта.
— Ну да, я вижу. Пьешь коктейли с дедушкой.
— Нику тридцать пять, — проговорила она.
— Он так сказал? И еще, — продолжил я. — Что он тебе сказал о своей жене? Дай-ка угадаю — она его не понимает, но они остаются вместе ради детей.
— Разве это такая редкость?
— Очень смешно. Где ты с ним познакомилась? В чате? Там всегда лгут о своем возрасте. Он тебя готовит к сексуальному принуждению.
Она улыбнулась мне, словно несмышленышу.
— К несчастью, я уже вышла из того возраста, Гарри, когда возможно сексуальное принуждение.
Она бросила взгляд в сторону барной стойки. Ее хилый старый любовник продолжал сквозь очки изучать цены на мохито.
И я понял, что именно она хочет до меня донести.
— Пэт — самый привлекательный мальчик, какого я когда-либо встречала, — сказала она. — Он милый, нежный и все такое. Но мне семнадцать лет, и я просто не готова для такой большой любви. Может, и никогда не буду готова. Может, когда совсем состарюсь. Лет в двадцать пять или около того.
— Не поступай с ним так, — попросил я, хотя понимал, что это звучит нелепо.
Горничная, наверное, уже положила на их подушки по конфетке, пока мы разговаривали.
— Разве вы не понимаете? — спросила Элизабет Монтгомери. — Просто у Пэта слишком серьезные намерения.
Она направилась к барной стойке. Я пошел за ней несколько секунд спустя, недоумевая, что же это за мир, где от тебя могут отказаться только из-за того, что ты слишком заботливый.
Джим заказал еще пива. Он пододвинул мне кружку.