, то есть произнося все звуки, включая обычно непроизносимые.
С доктором Клаудиуеску я быстро нашел общий язык. Общий – в буквальном смысле. Язык межнационального общения, на котором иногда тайно переговаривались между собой зэки из бывших стран Варшавского договора. На русско-марксистско-ленинском.
Сидя в кресле с полуоткрытым ртом, я называл его «tovarisch doctor», он меня «drug». При этом мы живо и радостно вспоминали золотые унитазы Чаушеску, румынскую обувку и мужские рубашки, поцелуи Леонида Ильича, международный салат оливье (вот уж не знал), деда Мороза и ностальгические очереди за коврами-едой-туалетной бумагой. То есть общались в неформальном режиме и даже обменивались рукопожатиями в начале и в конце наших встреч. Запрет, табу, красный свет для всех без исключения тюремных работников!
Благодаря общему социалистическому «бэкграунду»[680] и вынужденному (для меня) разговору о европейском футболе (о котором я не имел ни малейшего понятия), заключенный № 24972-050 получал от Клаудиуеску особые знаки внимания.
Чистку зубов албанской пулеметчицей Анкой, более-менее своевременные пломбы и даже регулярное присобачивание отлетавшей раз в месяц коронки.
Первое и последнее считалось непозволительной и не предусмотренной «программным заявлением» роскошью. Косметика и ортопедия в Форт-Фиксе не практиковалась – цемента, поделочного материала, времени и квалификации на всех страждущих не хватало. Поэтому тюремная стоматологическая школа специализировалась не на лечении с профилактикой (к тому же румынские пломбы в зубах не держались). Большинству заключенных приходилось довольствоваться удалением. Нет зуба – нет проблемы!
Про современную байду – импланты, протезы, мосты, коронки и прочую ортодонтию речь даже и не шла… От отеческой «заботы» властей о зубах, органах и членах во время заключения можно было легко сойти с ума.
И многие, в общем-то говоря, это делали. Такого количества, мягко скажем, ненормальных людей я не видел с момента экскурсионных поездок в Воронежскую психушку, где когда-то врачевала моя бывшая супружница и «младшая рабовладельница».
Всезнающая федеральная статистика говорила сама за себя и подтверждала мои собственные наблюдения. Немного в общем-то шокирующие. По совершенно открытым данным, найденным мною в уважаемой The New York Times[681], в тюрьмах США пребывало полтора миллиона заключенных, страдающих тем или иным психическим расстройством! Неудивительно, что для борьбы с напастью администрация каталажки держала целый подотдел – «Psychology Department»