— Вторая полировка, ваше превосходительство, несколько медленнее. Причина состоит в том, что в корунде нет железной окиси, которой иностранный наждак изобилует. Но сия медленность с избытком вознаграждается скоростью первой работы…
— Превосходно. Благодарю! — Татаринов тяжело поднялся и пожал горному офицеру руку. — Кроме сего, должен вас обрадовать: усердие ваше замечено, и ныне вы производитесь в помощники управителя оружейной фабрики.
— Благодарю, ваше превосходительство, но поистине я огорчен этим известием, — озабоченное лицо Аносова выражало печаль.
— Это почему же, господин Аносов? — удивился Татаринов.
— Мне бы хотелось быть ближе к делу — к литью, к ковке стали…
— А-а, — протяжно отозвался начальник. — Ну, это не уйдет от вас.
— Кроме того, прошу, ваше превосходительство, — продолжал Аносов, разрешения съездить мне в Кыштым и удостовериться в возможности добычи корунда в потребном нам количестве, дабы совсем освободиться от ввоза китайского и цейлонского наждака.
Татаринов благосклонно качнул большой головой.
— Это можно! — Он устало закрыл глаза, утомясь от беседы.
Аносов вышел из кабинета в приподнятом настроении. Он добьется цели: Россия будет иметь свой корунд!
Первым его встретил Белоухов. Шлифовальщик протянул ему клинок:
— Полюбуйся, Петрович, чистая работёнка!
Аносов бережно взял из его рук клинок и сказал:
— Труд наш не пропал даром! И это радостнее всего!
И оба, затаив дыхание, долго любовались превосходной шлифовкой клинка.
Глава четвертая
СУДЬБА ЛУШИ
Короткая летняя ночь протекала тихо и быстро. За окном затаенно шептались березы и однообразно бормотал ручей. Аносов до хруста в костях потянулся и открыл глаза. Золотой луч упал в окно и наполнил комнату сиянием. На столике лежала раскрытая книга, Павел Петрович приподнялся, чтобы взять ее. Давно он не листал волнующие страницы, — за неотложными делами забыл обо всем. И как приятно было теперь взять в руки книгу. Но что это? На пожелтевшей странице лежал засохший цветок одуванчика. Золотистая звезда милого, простого цветка словно заглянула ему в самое сердце трогательно и наивно.
«Приходила Луша», — догадался он, и в памяти встал яркий и чистый образ девушки. Его неудержимо потянуло увидеть синеглазую кержачку.
Весь день на работе он думал о ней. С нетерпением ждал вечера, а летний день, как назло, тянулся долго-долго. На фабрике кипела напряженная работа. Бодрый и радостный смотрел Аносов на работу шлифовальщика Андрея Белоухова, карие глаза которого под густыми бровями тоже смеялись.
— Чему радуешься? — весело спросил его Павел Петрович.