— Но мы и так намываем немало! Мне кажется, это предел, — возразил инженер. — Впрочем…
— Вот именно — впрочем; надо найти свое, новое! — загораясь, заговорил Аносов. — Почему мы должны всё водой делать? Я предлагаю применить плавку золотых песков!
Брови старика-старателя полезли кверху, губы задрожали в беззвучном смехе:
— Да где это видано, батюшка! Ты хоть людям о том не говори…
Аносов поднялся, лицо его стало суровым:
— Ну, коли так, Митрий Иванович, поедешь со мной и сам будешь делать то, о чем я сказал!
Митрошка взмолился:
— Освободи, сударь…
— Нет, нет, — отверг его просьбу Павел Петрович. — Полезай в дрожки, поедем!
Кряхтя, Митрошка взобрался на сиденье.
— А вы тоже над моими словами подумайте, — крикнул Аносов инженеру.
Заклубилась пыль. Жарко припекало солнце. Старатель беспокойно задвигался на сиденье.
— Ты угомонись, от меня не уйдешь! Опыт мне твой нужен! Ты, да я, да Швецов — увидишь, что сделаем! — сказал Павел Петрович и весело засмеялся…
Примчались на Николае-Алексеевский рудник. Добыча золота была там скудная. Горы песку промывали на вашгерде, и в результате каторжного труда в лотке задерживались лишь жалкие крупицы золота.
Митрошка встрепенулся.
— Вот она правда, Петрович. Сам видишь: золото моем — голосом воем…
— Погоди, братец, — остановил его Аносов. — Вот тебе задача. Отбери десять тысяч пудов золотых песков да перемешай. Будем пытать песок, что он скажет?
Поставили палатку, и Павел Петрович устроился в ней. Ранним утром, когда густой туман клубился в долине, он со старателями принимался за работу. Митрошка на глазах преображался. Его большие корявые руки легко и быстро справлялись с любым делом. На приисках всё было ему знакомое, родное. Работал он с песней. Как веселый воробей, он порхал по отвалам, управлялся с корытами, с ручным вашгердом. Потряхивая лотком, он пел:
Таракан дрова рубил,
Себе голову срубил,
Комар воду возил,
В грязи ноги завязил… Эх!..
Глядя на проворные, легкие движения старателя, Аносов удивлялся: «Сколько же силы и проворства в нем? И весел, как щегол!».
Рядом с Митрошкой в мыслях инженера вставал строгий, с иконописным лицом литейщик Николай Швецов.
«И тот, и другой — разные люди, а работе всё отдают! — думал Павел Петрович. — Для обоих труд не проклятие, а радость. Работают, как веселую игру ведут».
Поздно вечером, когда все старатели разбрелись по баракам, Митрошка вертелся у костра. Стряпухи налили ему в чашку хлёбова, досыта накормили и ласково уговаривали:
— А ты допой нам песню свою…
Старатель огладил бороденку, лукаво подмигнул женщинам: