— Кузнецы! — вслух произнес Павел Петрович, и внезапно перед ним возник образ Луши. Он с тоской подумал: «Как давно это было! Незаметно отшумела юность, предательски блестит седина на висках… Сказывали, что она с мужем подалась в Сибирь, в Омск… Нужно будет отыскать ее».
Он повернулся на правый бок, улыбнулся своему далекому прошлому, отлетевшей юности и уснул…
Утром Аносов облачился в мундир и при шпаге отправился на прием к генерал-губернатору.
Сухой, с колючими глазами, старик Капцевич отменно вежливо принял Аносова. С хрипотцой в голосе спросил Павла Петровича:
— Торопитесь к заводам? Пора, сударь. Распустился народ. Запомните, голубь: для успеха надо почаще пороть, как их… бергалов!
— Ваше превосходительство, жизнь их и без того очень тяжела. Может быть, поэтому и совершают побеги в тайгу.
Генерал-губернатор нахмурился и резко сказал:
— Напрасно, сударь, так думаете. Здешний народ надо держать в струнке! Сибирь — страна каторжная, и простолюдины тут каторжные. Поселения им да воинский дух ввести!
Аносов заметил, что губернатор избегает называть его генералом, давая понять, что горный инженер — человек, не достойный этого звания. Приглушив недовольство, Павел Петрович ответил:
— Не согласен с вами, ваше превосходительство, в суждении о простолюдинах. Народ здесь превосходный, работящий!
— Вы близоруки, сударь! — почти выкрикнул генерал-губернатор. Чрезмерное увлечение металлами затмило вам глаза. Нет у вас воинского духа, сударь! Да-с… Великий государственный ум граф Аракчеев инако думал и всегда поучал: «Русскому мужику казарма нужна и шпицрутены!».
Аносов ничего не ответил: он понял, что с генерал-губернатором ему не сойтись никогда. Хорошо, что он, как начальник Алтайских горных заводов, не подчинен генерал-губернатору Западной Сибири. Просидев положенное приличием время, Аносов откланялся и с облегчением удалился из генерал-губернаторской резиденции.
На утро Аносов продолжал путь. Между Иртышом и Обью расстилалась обширная и однообразная Барабинская степь. Дорога всё время шла вдоль Оми. Бесконечное волнистое море ковыля распахнулось и уходило вдаль, за горизонт. Казалось, конца-краю не будет этой безлюдной пустыне. За почтовой станцией Убинской пошли низменности, поросшие березовым и ивовым мелколесьем, и бесконечные озёра. Однообразие утомляло, и Павел Петрович задремал. Мыслями он уже давно был на Алтае.
Прошло несколько дней, и впереди блеснули вдруг воды величественной Оби.
«Теперь скоро и Барнаул!» — облегченно вздохнул Аносов и протянул онемевшие от долгого сиденья ноги.