раздетый, костюм Адам,
сидеть на
болшой кроват. Ко мне вводят
юныймонашка. Я
показат свой затвердевший прибор и спросить: что это такое, назови.
Дэвочка отварачиват голова, я брать ее за волос и голова межу ног.
— Целуй! Хочешь жить — целуй.
Она прикасается губа, губа горячий и чистый, как слеза. Я ее раздевать и лубить. Я ей даю записка на охрана «отпустить».
— А были такие, что не соглашались? — спросил вождь мировой революции.
— Были.
— И что ты с ними делал?
— Их вешали на столбы.
— Сколько пудов золота ты привез, Коба?
— Двадцать пудов.
— Молодец, Коба.
— Тебе золотой рубль дать, Илич?
— Нет, спасибо, сдай в казну.
— Настроений как?
— Мучает меня одна проблема, Коба. И не знаю, как быть. И никто не знает, все пожимают плачами. Надо снести Храм Христа Спасителя. Он недалеко от Красной площади. А ты знаешь: коммунизм и Христос — несовместимые понятия. Ленин и Христос — враги.
— Моя возьмет кувалда и разобьет, — заверил Ленина Сталин.
— Коба, не получится. Нужны взрывчатые вещества. Я тут уже с Тухачевским говорил на эту тему. У них нет такой силы взрывчатых веществ, Коба. Я в панике. Выходит: Христос сильнее Ленина. Это архи плохо, Коба. Если мы взяли всю страну, если мы покорили такой народ, а одного Христа не можем. Грош нам цена, Коба…а…а!
Ленин силился выдавить слезу, но веки оставались сухими, они у него давно сгорели. Слез в них не было.
— А ты знаешь, Коба, я вижу тебя всего в крови. Тебя никто не оцарапал?
— Шьто ти говоришь, Илич? Я не Дзержинский, моя не стреляет в затылок, моя дает приказаний, а приказ исполняют другие люди, Илич. А храм снесем, я даю тебе обещаний. Если не сейчас, то позже и на тот место ми поставить Дворец Советов и на самом верху памятник Лэныну, тебе, Илич.
— После моей смерти? или прямо сейчас?
— Как толко повалим Храм, но и такой вариант можэт быт: ти помер, а ми тебе памятник на гора.
— У тебя есть просьба ко мне?
— Один маленкий просьба, — скромно произнес Коба. — Я писать маленкий роман, двенадцать страниц всего, называется «Национальный вопрос». Позвони на газета «Правда», чтоб напечатал.
Эта фраза передернула Ленина. Он впился глазами-буравчиками в собеседника и хотел ему задать каверзный вопрос, но передумал, и спросил совсем о другом:
— Ты давно стал пописывать романы, Коба? Пока до сегодняшнего дня теоретиком марксизма считаюсь я, я написал огромное количество работ. Мои работы и помогли сделать победную революцию в стране дураков. А ты чего добиваешься?
— Я толко подражат, толко подражат великому Лэныну, — ответил Коба совершено спокойно, не моргнув ни одним глазом. Ленин поверил в искренность Кобы и стал к нему присматриваться как к своему наследнику, хотя все члены Политбюро считали таковым Льва Троцкого.