, и то, что кажется очевидным мне, неприемлемо для нее, а то, что очевидно для нее, – чуждо, пока не всегда понятно и от этого даже будто враждебно – мне. Мы не могли бы друг друга понять.
У меня не было никакой возможности объясниться с ней. Поэтому в ее глазах все, что я могла сделать, – взять и надеть платок. А все, что я могла сделать в ответ, – взбунтоваться и вести себя как капризная девчонка. Я повернула ключ, открыла дверь и вышла из номера. И моей новой подруге ничего не оставалось кроме как пойти следом.
– Ты хоть соображаешь, куда ты приехала? Тут тебе не Европа и даже не Москва. Это Кавказ, тут свои правила, а не…
– Аида, – попросила я, – ты ведь зачем-то пришла.
Я рассчитывала на обещанную прогулку, но мы просто дошли до сквера перед мечетью и сели на скамейку. Наверное, подумала я, она просто не хотела оставаться в гостинице – моя территория как-никак. Хотя перед ней я везде была беззащитна: Аида – сестра Амади, а значит, для меня старшая. Так принято в Чечне.
Мы сидели на обнаженной под солнцем площади, в воздухе расплывался томный, усталый, безумный зной, и у меня сразу начала кружиться голова. Желтые минареты и желтая брусчатка сливались перед глазами, переходя в ослепительно-голубое небо. Я так мечтала выбраться из гостиницы, глядя на эту площадь из окна, а сейчас ничего, кроме тошноты, она у меня не вызывала.
– Дура ты, – резкий голос Аиды вернул нас к начатому разговору, – ты думаешь, мой брат тебя любит?
Я не ответила, предполагая, что без паузы последует продолжение, но вопрос, оказалось, был важным.
– Думаешь, он тебя любит? – повторила Аида.
– Думаю, что да, – ответила я. И хотя я наказывала себе и продолжала непрерывно говорить себе, что нужно просто подождать, перетерпеть этот разговор, оставаться как можно более спокойной, – но вопрос неприятно задел, глухо отзываясь в голове, – думаешь, он тебя любит? Я была готова слушать про свою русскость, манеры, одежду, поведение, внешность, про то, что прыгала по Европе и развлекалась на балах, за то, что слишком много дерзила и проявляла мало уважения. Все это мы обсудили с Амади, от всего этого он обещал меня защитить.
– Я не обещаю, что тебе будет здесь просто, – говорил он, – я даже скажу сразу, что вначале будет очень тяжело, потому что ты другая и по нашим взглядам, по нашим меркам – так нельзя. Но они будут тебя уважать. Это я тебе обещаю. Ты только перетерпи эту первую волну, когда набегут все женщины и будут смотреть и шептаться. Они все равно будут потом, но это уже неважно. Я когда надену на тебя кольцо, тебе больше никто слова не посмеет сказать, все будут молчать, потому что ты меня должна слушаться, а не их. А мы с тобой, – он погладил меня по руке, – будем всё сами решать.