– Не при людях! Не позорь меня!
Мы спустились ко мне в комнату, потому что Амади все спрашивал почему, все требовал объяснений, и я была – как в беспамятстве. Я хотела сказать:
– …просто потому, что я никогда уже не смогу тебе доверять. Это ведь с ума свести может – что ты сделал. Конечно, люблю. Конечно! Невозможно представить, насколько сильно, – ты подумай, кто бы еще без единой надежды проехал всю эту дорогу, лишь бы только продолжать надеяться увидеть тебя. Я тобой бредила, я о тебе не переставала думать. Зачем ты это сделал? Неужели ты не мог просто мне поверить? Я ведь сделала бы все, что ты попросил. Смотри, я ведь даже платок надела, хотя ты не просил. А здесь, что произошло здесь? Ты оставил меня, ты решил, что я сама справлюсь. А если я не знаю, как лучше для тебя? Если кажется, что все вокруг знают всё и только я одна не понимаю и продолжаю всё рушить? И как ты не поймешь, что теперь уже никогда не вернуть все, как было. Все говорят одно и то же, одно и то же. Нет смысла ждать или откладывать, мы все равно с тобой так и не будем счастливы, как это получается у других людей. Может, из-за меня это все? Или все просто нужно было делать по-другому? Все понятно теперь, все стало очень понятно, и даже приезжать сюда не стоило. Но я так надеялась. Я так надеялась!
Но вместо этого я только повторяла и повторяла:
– Что, если ничего не получится? Если у нас ничего не получится? Что будет тогда?
Последнее, что он спросил у меня, было:
– И ты проделала весь этот путь, чтобы сказать, что не выйдешь за меня замуж?
А я ответила:
– Я проделала весь этот путь, потому что хотела сказать, что выйду за тебя замуж.
После этого он ушел.
Назавтра ничего не случилось.
На второй день ничего не случилось.
На третий день он не позвонил.
На четвертый день он мог позвонить, но меня уже не было в Чечне.
* * *
Никогда – ни до, ни после – я не проявляла столько силы, как в те последние тихие дни в Оксфорде. Всё до последнего рывка, до последней мысли я отдала той же цели, что и несколько месяцев назад: не думать об Амади; только теперь было хуже.
Я защитила диплом и в конце августа, не сказав никому ни слова, уехала в Америку. Контракт был подписан на шесть лет, и до недавних пор мне бы казалось, что это все равно что навсегда. Шесть, двадцать или сорок пять – для меня не имело значения, потому что кроме времени в моей жизни больше ничего не оставалось.
В этот момент начинаешь понимать, что значит фраза «нечего терять». Не тогда, когда я бесконечно набирала его номер, чтобы слушать пустые гудки. Не тогда, когда бравировала перед его сестрами, не показывая, что мне страшно. Не тогда, когда еще можно было принять кольцо. Потом. Сейчас. Потому что до этого момента еще что-то оставалось, потому что до этого момента еще оставалось будущее, еще оставалось то, что могло бы случиться.