А с ней стал разбираться лейтенант из контрразведки. Полчаса он добросовестно записывал её биографию, особенно интересуясь пленом. После чего её вывели из блиндажа, где допрашивал лейтенант, и в траншее капитан, по-видимому, начальник этого лейтенанта, приговорил её к высшей мере социальной защиты, то есть к расстрелу. Её отвели в разрушенную церковь, в подвал, битком набитый людьми, там она узнала, что расстреливают почему-то только днём.
Утром, часов с девяти, людей стали выводить по одному, и тот самый лейтенант, что её допрашивал, стрелял из парабеллума им в затылок. Она стояла у окна подвала, выходящего на задний двор этой разрушенной церкви, и всё очень хорошо видела. Два автоматчика, сержант и ефрейтор, ставили приговорённого на колени, лейтенант приставлял ствол пистолета к затылку и зачем-то выжидал двадцать-тридцать секунд, а потом нажимал на спуск.
Когда в подвале осталось семь человек: три женщины, два ребёнка и двое мужчин, сержант в дверях произнёс её имя. Наверное, есть объяснение, почему люди в такой ситуации не оказывают сопротивления и как скот на бойне терпеливо ждут своей очереди. Она не знала. В голове в этот момент не было никаких мыслей, даже желания жить не было. Она уже находилась по ту сторону жизни, и всё, что происходило вокруг, и себя – видела со стороны, хотя полностью ощущала и контролировала своё тело.
Её провели вокруг церковных развалин, и она увидела лейтенанта, его лицо, на котором было спокойное, даже безмятежное выражение. Потом часть лица закрыла рука с парабеллумом, ствол которого был направлен ей в переносицу, и тут же она ощутила, как в затылок упёрлось что-то твёрдое и горячее. Она не слышала выстрела, она слышала только сухой щелчок и повалилась на тело молодой женщины, убитой минутой ранее. Но она не была мертва, она видела всё по-прежнему со стороны, и твёрдо знала, что жива, и что даже не ранена. Автоматчики подняли её и вновь поставили на колени, а лейтенант перезарядил парабеллум и направил ствол пистолета в её затылок. Она не понимала, зачем лейтенант выжидает почти полминуты в такой позе перед выстрелом, но именно эти секунды спасли её.
Никто из палачей не слышал шелеста приближающейся мины, она же не только слышала, но и знала, что мина своим взрывом убьёт лейтенанта и его подручных, а её осколки не заденут: тело лейтенанта закроет. Но она не знала, успеет ли лейтенант выстрелить в оставшиеся ему секунды. Теперь она совершенно не владела своим телом: её разум, её мозг существовал отдельно, и ничего нельзя было сделать для спасения.