и остави нам долги наши,
якоже и мы оставляем должникам нашим…
– Хватит, скоты! Прекратить!
– Hinaus! Schnell!
Но мы продолжали произносить священные слова: и не введи нас во искушение, но избави от лукавого…
– Вон!
– Hinaus!
Они кричали и били нас прикладами. Мы не могли удержаться на ногах и валились наземь, но молитву не прерывали.
– Читайте, братья, читайте! – кричал я.
И люди под ударами читали слова молитвы:
Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки.
Аминъ.
Наконец, нас всех вытолкали за дверь. Кто не мог идти, того тащили волоком. Нас отделили друг от друга, но руки оставили связанными. До линии огня надо было пройти сотню метров. Нас подвели к краю могилы, в которой, политые известью, лежали трупы убитых евреев и цыган. Когда нас расставляли на шаг друг от друга, Милутин Чворич прокричал:
– Упейтесь сербской кровью, собаки! Вам держать за все ответ перед Богом!
К нему присоединился и Дмитар Василевич:
– Мы и мертвые не оставим вас в покое, гады!
Меня поставили между Воином Тимотиевичем и Благоем Раичем. Когда эсэсовец подошел к Благое, тот сильно ударил его ногой в живот, отчего убийца зашатался, а другой вытащил пистолет и выстрелил Благое в голову, и его, обливающегося кровью, бросили в ров. Меня передвинули на место Благое, на два шага левее. За спиной у нас зиял огромный могильник, за ним высокий бруствер. Карательный отряд стоял с ружьями наготове, в ожидании команды.
Офицер с возвышения раздавал последние приказания, как нас расставить. Доктор Юнг, в сопровождении одного из эсэсовцев, прошелся перед нами. Какие-то невооруженные солдаты слева от нас сидели и, смеясь, что-то ели.
Вдруг кто-то закричал:
– Бежим!
И побежал, за ним еще несколько человек. Солдаты развернулись и выстрелили. Это был Яков Живкович из Рогачи, а других я не успел рассмотреть.
Тут и я сам не выдержал и закричал:
– Братья! Умрем с Господом в сердцах наших!
Один фольксдойче, вместо того чтобы выстрелить в меня, на чистом сербском языке сказал:
– Не ори!
Наступила странная тишина, словно все ждали еще чего-то. Я был в смятении…
Нет, доктор, я не назвал бы это страхом смерти, что было ожидаемо в такой момент. Я был в отчаянии, видя, как невинные люди умирают. Я не мог больше переносить происходящее, это был крик моей души.
Мне очень нравится этот чай.
Доктор Юнг пошел вдоль ряда приговоренных, возле каждого останавливаясь и отмечая сердце, куда следовало стрелять, как это делал с нашими предшественниками, евреями и цыганами. Этот кошмарный ритуал он проводил перед каждым расстрелом. Юнг подошел к Милою Проковичу, тот, со связанными руками, ударил его головой в лицо. Палач хладнокровно выстрелил в него и дал знак унести тело.